Пропавшие девушки

— На меня не рассчитывайте, — с легкой усмешкой отвечает он.

Войдя, вижу, что мероприятие уже началось. В воздухе стоит тяжелый запах духов и свежих цветов. Лилии, мамины любимые цветы. Сестра посмеялась бы: цветы для похорон. Стоит мне войти, как ко мне бросается Джаспер, бабушкин карликовый шпиц. Подхватываю его и позволяю ему лизнуть мне подбородок, а потом, сунув его под мышку, лавирую между группами женщин в дизайнерских костюмах, которые болтают в гостиной. Ищу бабушку. Теперь, когда она в инвалидной коляске, ее проще заметить. Она сидит на задней террасе. И внутренне я готова к тому, что, когда она повернется и заметит меня, лицо ее на секунду выразит разочарование. Так происходит всегда. Разочарование от того, что подкравшаяся к ней внучка, которую Джаспер бросился приветствовать, соскочив с ее колен, — это не Мэгги. Нет смысла напоминать ей, что Джаспер никогда не видел Мэгги, что в детстве мы играли с Пеппер. Я давно уже усвоила этот урок: моя бабушка никогда не будет по-настоящему рада видеть меня.

— Ты похожа на ту девушку. На ту, чей муж обманом заставил ее родить антихриста, — говорит она, разглядывая мою прическу.

Наклоняюсь и, поцеловав ее в напудренную щеку, сажаю Джаспера обратно ей на колени.

— На Миа Фэрроу?

— Да, на нее.

— Вот и хорошо, — отвечаю я. — Теперь, если кто спросит, почему я развожусь, можешь распустить этот слух.

Я не говорю ей правду, а правда в том, что всю жизнь я носила длинные волосы, потому что так всегда делала Мэгги. Я всегда хотела быть такой же красивой, как сестра. Но однажды я больше не смогла этого выносить, не смогла быть живым памятником Мэгги.

— Только представь! Твоя мать была бы в шоке.

Она тихонько хихикает. Ее забавляет собственное озорство. В конце концов, собравшиеся здесь люди — не ее круга. Мамина семья всегда была богатой, а вот бабушка работала на почте и практически одна вырастила моего отца. Деньги, связи и статус она получила тем же способом, что и мой отец — через его женитьбу на моей матери. В этом наши с ней взгляды всегда совпадали: несмотря на то, что отец воспринял семейное состояние как должное, бабушка, как и я, всегда чувствовала себя не в своей тарелке в светских кругах.

— Еще сильнее ее бы шокировало, если бы ты предложила им погадать, — отвечаю я, хотя понимаю, что чересчур дразню ее.

— Этим-то? — спрашивает бабушка. — Это как выжимать воду из камня. Что я могу им сообщить? Как играть на бирже?

Бабушка знает, что я не особенно верю во все это: карты Таро, чайные листья или ту магию, которую практикует она, куда более похожую на то, что показывают на дневном телевидении. Я как-то нашла статью в газете из восьмидесятых, где рассказывалось, как полиция Чикаго пригласила ее в качестве консультанта для расследования исчезновения пятилетнего ребенка. Два дня спустя мальчика нашли живым, хотя журналисты все же не стали приписывать этот результат напрямую моей бабушке.

И я до сих пор помню, как прибежала домой в ту ночь, когда исчезла Мэгги, и застала там бабушку — необычно, особенно в рабочий день. Едва я вошла, пытаясь отдышаться и давясь слезами, как она тут же спросила, что случилось с Мэгги. Еще до того, как родители поняли, что что-то не так, бабушка, казалось, уже все знала. Но мне больше не интересно, что она может сказать о Мэгги. Какими бы необычными талантами она ни обладала, они так и не помогли нам найти мою сестру.

— А где мама? — спрашиваю я, заглядывая сквозь французские двери в кухню открытой планировки.

На белом кафеле, гранитных столешницах и кремовых шкафчиках со стеклянными дверцами ни пятнышка. Официанты, разумеется, раскладывают угощения внизу, в подвальном баре, и таскают подносы в гостиную и из нее по узкой черной лестнице.

— Около получаса назад пробежала мимо. Спросила, не хочу ли я выпить. Посмеялась, когда я попросила принести мне «Рики» с джином, и с тех пор я ее не видела.

— Бабушка, тебе вообще-то нельзя пить, — журю ее я.

Год назад бабушка пережила небольшой удар, и теперь она сидит в инвалидной коляске и пьет постоянный курс разжижающих кровь лекарств. Поскольку она больше не может подниматься по лестнице у себя в дуплексе в Джефферсон-парк, она переехала к маме в комнату для гостей на первом этаже, и с тех пор они постоянно грызутся. Мне даже немного жаль маму, ведь бабуля куда дружелюбнее, когда немного выпьет, а из-за лекарств она большую часть прошлого года провела трезвой.

— Я тебя умоляю! Думаешь, врач знает больше о том, что со мной станет, чем я сама? Поверь мне, милочка, когда я умру, это будет не оттого, что я слегка набралась за обедом.