Книга Иуды

Слепой старичок привратник позеленевшими губами жевал ржавую христопродавку, смачивал огненной слюной разрезные листья проклятой прострел-травы.

Иуда подвигался по тернистому пути. Темные цветы печальные томили Божий день. Не попадалось новичков. Безлюдье. Какие-то два черта, без спины, с оголенными раздувающимися синими легкими, дурачась, стегали друг дружку крапивой по живым местам. И опять некошные: бес да бесиха. Больше никого.

Странно! У яблони, где вечно толпами сходятся души и стоит шум, было тихо. Три несчастных заморыша, подперев кулаками скулы, на корточках, наболевшими глазками с лиловыми подтеками от мытарских щипков, застывше, смотрели куда-то в ползучий отворотный корень яблони, уходящий в глубь – в бушующую реку Окиян. Да сухопарая, не попавшая ни в ад, ни в рай, звала душа равнодушно уставшим зевать квелым ртом.

Склоненная пречистым ликом над книгой живота и смерти опочивала утомленная Богородица, а об руку, окунув натрудившиеся ноги в источник забвения, спал апостол Петр блаженным сном крепко.

Свесившиеся на боку на золотой цепочке золотые ключи сияли бесподобным светом, – глаз больно.

Ни ангела, ни архангела, – как в воду канули. Купаться пошли бесплотные, отдыхали ли в благоухании или разом все улетели к широколистной вербе на вербное перепутье, чтобы там задержать из мытарств странников – не беспокоить Богородицу, – Бог их ведает.

Походил Иуда по жемчужной дорожке вокруг Богородицы, заглянул в раскрытую тяжелую книгу, хотел дерзновенный от источника умыться, но свернулась под его рукой, не поддалась голубая вода, – очернила ему кончики пальцев.

Отошел ни с чем.

Повзирал на яблоню. Сшиб себе яблоко. Покатилось яблоко к ногам Петра. Полез доставать. Ухватил наливное-райское, не удержался зломудренный – заодно и ключи ухватил.

С золотыми ключами теперь Иуде всюду дорога.

Всякий теперь за Петра примет.

Легко прошел Иуда васильковый путь; подшвыривал яблоко, подхватывал другой рукой, гремел ключами.

Так добрался злонравный до райских врат.

И запели золотые ключи, – пели райские, отворяли врата.

Дело сделано.

Забрал Иуда солнце, месяц, утреннюю зарю, престол Господа, купель Христову, райские цветы, Крест и Миро, да с ношей в охапку тем же порядком прямо в ад – преисподнюю.

И наступила в раю такая тьма, хоть глаз выколи, ничего не видать.

А в аду такой свет, так ясно и светло, даже неловко.

Вылез из бездны бездн гееннский Зверь, засел на престол Господа, вывалил окаянный свои срамные вещи, разложил богомерзкие по древу Честного Креста.

Из Христовой купели пищал паршивый бесенок, тужился как можно больше нагадить.