Триумф зла

— Тогда, возможно, и для меня найдется прощение, — прошептал дон Эгидио. Он так и оставался распростертым рядом с телом, которое никто не мог убрать, ибо львы отгоняли каждого, кто пытался это сделать.

На следующее утро Эгидио нашли мертвым, лицом вниз, у тела юноши. Львы, охранявшие тело Венанцио, снова стали послушными и сами вернулись в клетку, когда его унесли с арены.

ИСТОРИЯ НАПЛЕЧНИКА

В миру снисходительно утверждают, что в молодости мы — Бернар и Франциск — были беспутными повесами. Еще бы беспутными! — Развратными и порочными, точнее сказать. Но не всегда мы были такими. При первой нашей встрече мы беседовали в основном о религии. Что же случилось? Прочли ли мы в глазах друг друга скрытую развращенность?

Сначала мы говорили об этом нерешительно, потом откровенно, а в конце перешли на шепот.

Есть такой разврат, о котором в миру стараются не упоминать, а если и упоминают, то в полслова и затаив дыхание. Есть и другой разврат, ниже которого пасть уже нельзя и о котором в миру ничего не известно, — дай Бог, чтобы так было всегда!

Я причинил зло Бернару. Учитывая наши отношения, видя, что добро и зло для нас одинаково не имеет значения, — как удалось мне оскорбить его столь сильно? Грех наш не имел ничего общего с чувствами. Он был груб и хладнокровен. Как же такое чувство, как ревность, могло возникнуть в сердце Бернара?

Мы оба были богаты и обладали немалыми средствами для удовлетворения наших жутких похотей.

Бернар имел в своем доме роскошную турецкую или, скорее, римскую баню.

И хотя все религиозные догмы и ограничения были полностью нами отвергнуты, чем объяснить — остатками ли религиозности, суеверием ли, богохульной шуткою — то, что мы по-прежнему носили наплечники кармелитского братства?

В тот день мы были в бане — свидетельнице самых диких наших оргий. Я лежал на диване. Я сказал:

— Бернар, у меня кружится голова.

Он ответил:

— Выпей вина, дорогой, — и, налив бокал, передал его мне.

Внезапно мое нутро пронзила резкая боль, тело мгновенно покрылось потом. Я понял — то был стрихнин, мне доводилось уже принимать чрезмерную дозу этого вещества.

После короткого обморока ко мне вернулось сознание, и первым, что я увидел, были глаза Бернара, глядящие на меня с неприкрытой ненавистью. Но он же простил мне все то зло, что я причинил ему: он сам это сказал. Я думал, он любит меня. Но тут понял, что ошибки быть не может.

— Бернар, — взмолился я, — ради Бога, подай мой наплечник.

— Ради Бога? — переспросил он. — Какого Бога ты имеешь в виду? Наверное, Эроса; но вряд ли он спасет тебя, когда лежишь ты здесь, «как овца в преисподней, и смерть пирует на костях твоих».[85]

Боль снова пронзила меня.

— Бернар! — прохрипел я. — Заклинаю тебя именем Богоматери — подай мне наплечник!