Стихотворения. Проза

Даже по нашему самому сжатому пересказу драмы и рецензии видно, какими глыбами религиозных, философских, литературных идей ворочал молодой автор.

В 11-й книжке “Нового пути” за 1903 г. Семенов появился со стихами. Поэт развивается на глазах: в значительной по объему подборке содержатся тексты, принадлежащие к лучшим его произведениям. Но даже здесь два стихотворения выделяются особо. Подборка открывается стихотворением “Священные кони несутся...” Оно может быть прочтено как вполне символистское, предрекающее ожесточенную схватку доброго и злого начал в духе основного мифа. Но оно допускает и иное прочтение — как предсказание близкой революции, когда враждебные старому миру, но освященные Божественным промыслом силы уничтожат старую культуру, ее носителей. Стихотворение не отвлеченно символично или аллегорично: оно представляет полную грозного движения картину в зримых и звучащих образах:

Вот гнутся макушками елки,И пыль поднялась на полях,Над лесом косматые челки,Подковы сверкают в лучах.Как моря взволнованный ропот,Несется их ржанье с полей.Все ближе и ближе их топотИ фырканье гордых ноздрей.

Элементы поздней романтической системы задержались надолго, как и у Блока: стоит сопоставить стих “Как моря взволнованный ропот” со стихом А. К. Толстого “Как моря играющий вал”. Однако теперь элементы романтической системы включены в систему совсем иную, новую; стихотворение, о котором мы говорим, ничем не напоминает “Средь шумного бала, — случайно...”. Оно кончается грозным пророчеством:

Спасайся, кто может и хочет!Но свят, кто в пути устоит.Он алою кровью омочитСвященную пыль от копыт.

По-видимому, несколько позже Вяч. Иванов написал одно из самых сильных стихотворений этого периода — “Кочевники красоты”. В нем можно усмотреть влияние Семенова. Особенно близки по теме и настроению заключительные четверостишия. Текст Семенова приведен выше; у Вяч. Иванова читаем:

Топчи их рай, Аттила, —И новью пустотыВзойдут твои светила,Твоих степей цветы!

Смысл “Кочевников красоты” противоположен смыслу стихотворения Семенова: “Священные кони несутся...” говорят о попрании древней культуры носителями священной дикой силы, а Вяч. Иванов призывает художников — хранителей древней культуры — попрать тесный мирок обывательской повседневности. Вполне возможно, что Вяч. Иванов заимствовал тему, поменяв знаки на обратные. Еще несколько позже Брюсов написал “Грядущих гуннов”. К своему знаменитому стихотворению он взял эпиграф из Вяч. Иванова: “Топчи их рай, Аттила!”, указав тем самым на источник. Брюсов снова поменял знаки на обратные: у него грядущие гунны — это новая дикая сила, которая вот-вот уничтожит старую культуру. Таким образом, через голову Вяч. Иванова он возвращается к трактовке темы предчувствия революции, заданной Семеновым.

Нет необходимости настаивать на том, что “Священные кони несутся...” породили “Кочевников красоты” и “Грядущих гуннов”. Достаточно отметить общую область поэтических медитаций, близость стихотворений Семенова, Вяч. Иванова и Брюсова как знак вхождения молодого автора в круг мастеров поэтической культуры. Вместе с тем не может быть сомнения, что Брюсов и Вяч. Иванов читали “Новый путь” и знали стихотворение Семенова, опубликованное незадолго до того, как были написаны их.

В этом же номере помещено стихотворение “Свеча”. Вскоре Семенов отойдет от поэтического творчества, пересмотрит свою жизнь, отвергнет созданное им в литературе как ничтожное и недостойное. Но и тогда он будет делать для “Свечи” единственное исключение и выделять ее как текст, пусть в несовершенной форме, но отвечавший на мучительные вопросы о цели существования и Божественном промысле в устройстве мироздания, предупреждавший мысли о самоубийстве.

СВЕЧАЯ пустынею робко бредуи несу ей свечу восковую.Ничего от пустыни не жду,ни на что не ропщу, — не тоскую.Тени жадно столпились кругом,их пустыня мне шлет роковая.Неповинен пред ней я ни в чем,как невинна свеча восковая.Кем, зачем мне она вручена?Я не знаю, пред тайной робею...Но не мною свеча зажжена,и свечи загасить я не смею...[361]

Символика свечи в христианстве и в мировой поэзии весьма разветвлена[362]. Из полисемии этого образа здесь особенно важно значение "душа христианина". Пламя символизирует веру, воск — готовность к самопожертвованию, любовь во имя этой веры. А. Белый сразу же оценил стихотворение “Свеча”, которое узнал от автора летом 1903 г., и тогда же процитировал его в письме к А. С. Петровскому[363] — одному из самых первых, самых глубоких, самых страстных, самых преданных читателей символистской поэзии в России.

Затрудняемся указать в поэзии XX в. равную по яркости свечу за исключением той, которая зажглась полвека спустя однажды зимней ночью в продуваемой ветром московской комнате.

Сейчас, на расстоянии ста лет, наши представления несколько сместились. Объективно же говоря, в ранний, героический период символизма, в первой половине 1900-х годов, в пору становления поколения “младших”, центральными его деятелями были Вяч. Иванов (“Кормчие звезды”, 1902-1903; “Прозрачность”, 1904), А. Белый (“Симфония, 2-я, Драматическая, 1902; “Северная симфония, 1-я, Героическая”, 1904; “Золото в лазури”, 1904; “Возврат”, 3-я симфония, 1905), Блок (“Стихи о Прекрасной Даме”, 1904) и Леонид Семенов (“Собрание стихотворений”, 1905).

В 1903 г. в тех же изданиях, которые столь охотно помещали произведения Семенова, печатался Блок. Поэты, ровесники и единомышленники, постоянно встречаются, часто бывают друг у друга, вместе посещают редакции и обедают, читают вслух и обсуждают свои стихи, стихи и письма москвича А. Белого, обмениваются книгами. Оба увлекаются театром. Семенов, как и Блок, с упоением играет в любительских спектаклях на домашней сцене. На несколько лет Блок становится одним из самых близких Семенову людей[364]. Современник вспоминает “вторники” и “среды” университетского литературного кружка: “Лысый и юркий Никольский, почитатель и исследователь Фета, сам плохой поэт, умел придать этим вечерам торжественную интимность. Но Блока не умели там оценить в полной мере. Пожалуй, больше всех выделяли Леонида Семенова, поэта талантливого, но не овладевшего тайной слова”[365].

Семенов посвящает Блоку стихотворение “Не спи, но спящих не буди...” (датировано 15 декабря 1903 г. — ЛН. Т. 92, кн. 3. С. 547). С этим текстом не все ясно: в “Собрании стихотворений” посвящение отсутствует, между тем отношения Семенова и Блока не были омрачены. Нам известен недатированный карандашный авторский список этого стихотворения с посвящением поэтессе Л. Вилькиной, жене Н. Минского[366]. Судя по всему, стихотворение было перепосвящено Вилькиной после того, как по неизвестной причине оказалось снято посвящение Блоку, однако утверждать это с уверенностью пока нельзя. Блок в свою очередь посвятил Семенову датированное январем 1904 г. стихотворение “Жду я смерти близ денницы...”. Он подарил Семенову “Стихи о Прекрасной Даме” с такой надписью: “Милому Леониду Дмитриевичу Семенову на память и в знак любви” (ЛН. Т. 92, кн. 3. С. 123).

Уже в это время Семенов стал хорошо известен в литературном кругу, особенно среди поэтической и околопоэтической молодежи. В. Пяст, который был на шесть лет моложе Семенова и Блока, вспоминает, “как с робостью спрашивал... то ли увидав на листе с подписями присутствующих эту фамилию — “Леонид Семенов” — то ли услышав ее в продолжение прений — неужели это тот “самый” поэт, чьи стихи вот недавно напечатаны в одном из толстых журналов? — неужели он здесь присутствует на собрании?”[367].

Чтобы добиться полной независимости, Семенов покинул комфортабельную родительскую квартиру, а средства на расходы добывал уроками музыки.

В октябре 1904 г. (на титульном листе указан 1905 год) произошло важное событие, далеко не всеми своевременно в полном объеме осознанное: увидели свет “Стихи о Прекрасной Даме” Блока.

А около середины мая 1905 г., сто лет тому назад, в недолго просуществовавшем издательстве С. К. Маковского “Содружество” вышло из печати “Собрание стихотворений” Семенова. В отличие от весьма затейливого в духе времени заглавия (придуманного Брюсовым) и оформления книги Блока, книга Семенова названа подчеркнуто просто и столь же простой виньеткой украшена (хотя и отпечатана на бумаге верже изысканными шрифтами). “Собрание стихотворений” было встречено уважительными рецензиями Блока[368], Брюсова[369], А. Измайлова[370], В. Гофмана[371]; главу в своей книге посвятил ему Н. Поярков[372]; серьезное внимание было уделено Семенову в обзорной статье о молодой поэзии начала века[373].

Тотчас по выходе “Собрания стихотворений” автор обращается к Блоку: “Посылаю Вам мой сборник и вот о чем прошу. Вы напишите мне письмом, очень ценю Ваше мнение. Рецензию о стихах пишите Вы или попросите Чулкова” (ЛН. Т. 92, кн. 4. С. 395). Надпись Семенова на книге гласит: “Дорогому Александру Александровичу Блоку от любящего автора. 12. V. 1905”[374]. Мы не знаем ответа: ни одного письма Блока к Семенову не сохранилось. Но сохранилось его письмо этого времени (от 19 мая 1905 г.) к Г. Чулкову, где сказано: “Л. Семенова я не буду называть гением, но его стихи мне нравятся, как и Вам”. Здесь же Блок признается, что понимает и некоторую их чуждость[375]. А вскоре в “Вопросах жизни” (1905. N 8) появилась в высшей степени сочувственная рецензия Блока. Этот отзыв — близкого человека, великого поэта, на глазах которого книга складывалась, — позволяет сразу ухватить суть “Собрания стихотворений”.

“Стихи Леонида Семенова покоятся на фундаменте мифа”, — начинает свою проникновенную рецензию Блок. Миф состоит из ожидания чуда: пришествия Мессии, воскресения мертвого царя или царевича, освобождения царевны, пробуждения матери-земли[376], в упорном стремлении посвященных к чуду, и напряженном ожидании его. “В сказанном — ядро поэзии Леонида Семенова”, — завершает свою рецензию Блок.

Более холодную рецензию посвятил книге Семенова лидер модернистского движения в поэзии Брюсов. Но уже само появление его отзыва в “Весах”, без единого открыто неприязненного замечания, на которые был щедр Брюсов-критик, говорило о полном признании молодого поэта. “Стихи осторожные, обдуманные, хочется сказать, благонамеренные. Ничего резкого, неожиданного, отважного. Благодаря этому нет прямых недочетов, смешных промахов, но зато нет и настоящих достижений, нет истинного сияния”. Как наибольшие удачи выделены стихотворения, “подступающие к области русской сказки и русских преданий”, а также “в простых изображениях окружающей действительности”. От оценки книги рецензент обращается к характеристике творческого дара ее автора и говорит о нем весьма уважительно, стремясь освободить его лирику от груза рассудочности, а стиль от многозначительной невнятицы: “Сколько можно судить по первому сборнику, Л. Семенов — художник зрительных картин: его дело — ваять, а не пленять мелодией, его мир — четкие, ясные образы, а не напевы и не философские отвлечения”[377].

Миф, положенный в основу поэтического мира Семенова, предельно близок мифу, на котором основаны “Стихи о Прекрасной Даме” и который самым кратким образом может быть изложен как бесконечное мистическое стремление одного из посвященных в мистическую тайну к мистической женской сути, природе, основе мира. Порыв земного человека к запредельному (трансцендентальному) — вот пафос символизма. Однако и более заземленная реализация этого инварианта была, по складу его личности, близка Семенову: рыцарь, поборающий зло. Приводим одно из самых показательных стихотворений Семенова; здесь его миф воплощен с большой полнотой и очевидностью.