Рекс побледнел, не в силах произнести ни слова, и не отводил от кузины взгляд. Гвендолин и сама не ожидала такой реакции. Все произошло само собой; чувство отвращения оказалось абсолютно новым. Еще вчера она ясно сознавала, что кузен влюблен, а насколько глубоко и пылко, ее не интересовало, так как признаться он не смел. А если бы кто-то спросил, чем ей не нравятся любовные речи, она бы со смехом ответила, что устала от них в книгах. И вот сейчас впервые в ее сердце пробудилась страсть: Гвендолин ощутила сильное отвращение к любви кузена.
Рексу показалось, что он навеки утратил радость жизни, но тем не менее нашел в себе силы заговорить снова:
– Это твое последнее слово? И так будет всегда?
Гвендолин видела отчаяние Рекса и сочувствовала ему, ведь он ничем ее не обидел и вообще не сделал ничего плохого. Решительно, но чуть добрее, чем мгновение назад, она ответила:
– Насчет признания в любви? Да. Но во всем остальном я не испытываю к тебе неприязни.
– Прощай, – ответил Рекс после короткой паузы и вышел из комнаты.
Вскоре Гвендолин услышала, как хлопнула тяжелая входная дверь.
Миссис Дэвилоу тоже услышала звук закрывающейся двери и поспешила в гостиную. Гвендолин сидела на диване, спрятав лицо в ладонях, и горько рыдала.
– Дитя мое, что случилось? – воскликнула добрая матушка, никогда прежде не видевшая любимицу в таком горе, а потому испытавшая болезненную тревогу, похожую на ту, которую женщины переживают при виде сломленного отчаянием сильного мужчины. Этот ребенок до сих пор оставался ее властителем. Присев рядом, она обняла дочь, пытаясь заглянуть ей в лицо, но Гвендолин уткнулась лбом в плечо матери и проговорила сквозь слезы:
– Ах, мама, что будет с моей жизнью? На свете нет ничего достойного!
– Что случилось, дорогая? – повторила изумленная миссис Дэвилоу. Обычно дочь порицала ее за внезапные вспышки отчаяния.
– Я никогда никого не полюблю. Я не умею любить людей. Я их ненавижу.
– Твое время еще придет, дорогая.
Гвендолин мучительно содрогалась от рыданий, и все же, обвив руками шею матери с почти болезненной нежностью, горестно прошептала:
– Не выношу, чтобы кто-то, кроме тебя, находился совсем близко.
Матушка тоже разрыдалась, ибо никогда еще избалованное дитя не проявляло столь откровенного доверия. Так они и сидели – крепко обнявшись, прижавшись друг к другу и обливаясь слезами.
Глава VIII
В доме священника печаль продолжалась значительно дольше. Вернувшись из Оффендина, Рекс в полном безразличии к окружающему миру бросился на кровать и пролежал так до следующего дня, после чего домочадцы всерьез обеспокоились о его здоровье. О поездке в Саутгемптон уже не могло быть и речи: матушка и Анна думали только о том, как вылечить больного, который не хотел выздоравливать, превратившись из подвижного, энергичного, отзывчивого молодого человека в апатичное существо с потухшим взглядом, на все заботы отвечавшее одной-единственной фразой: «Оставьте меня в покое». Отец смотрел на это спокойнее и видел в кризисе кратчайший путь к избавлению от несчастной любви, однако сочувствовал неизбежному страданию и время от времени заходил в комнату сына, несколько минут молча сидел возле постели, а уходя, нежно гладил бледный лоб и тихо говорил: «Да благословит тебя Господь, мой мальчик». Уорхэм и младшие дети боязливо приоткрывали дверь, чтобы увидеть невероятную картину: всегда веселый, полный идей и сил брат лежал без движения, – однако им тут же грозили пальцем и приказывали заняться своими делами. Неизменным верным стражем стала Анна; она держала Рекса за руку, хотя ни разу не ощутила ответного благодарного пожатия, и душа ее разрывалась между мучительным сочувствием брату и осуждением Гвендолин.
«Возможно, это очень дурно с моей стороны, но, кажется, я уже никогда не смогу любить ее, как любила прежде». Эта мысль звучала в сознании бедняжки горьким рефреном. И даже миссис Гаскойн прониклась к племяннице гневными чувствами, которые не смогла сдержать и выразила в разговоре с мужем:
– Конечно, я понимаю, что все к лучшему: мы должны благодарить судьбу за то, что она не разделила чувств нашего бедного мальчика, – и все же, Генри, я считаю ее жестокой, бессердечной кокеткой. Гвендолин должна была оставить Рексу хотя бы искру надежды, чтобы разочарование не захлестнуло его с такой силой. Часть вины ложится и на бедную Фанни: в своей любви к дочери она совершенно слепа.
ebooksa