Даниэль Деронда

А теперь представьте, как общество мужчин, отмеченных печатью чистокровного английского происхождения, может встретить появление герра Клезмера – с гривой буйных волос, развевающихся на ветру, в нелепой старомодной шляпе, словно в шутку нахлобученной на голову, поверх правильных, но крупных черт, выразительного рта и чисто выбритого выдающегося подбородка. К высокой худой фигуре совершенно не подходил костюм, тем более неприглядный, что, не соответствуя английскому стилю, подчеркивал стремление стать своим. В просторных одеждах и во флорентийском берете, музыкант без стеснения мог бы встать рядом с Леонардо да Винчи. Но что делать, если он предстал перед почтенной публикой в брюках, не соответствующих английскому пониманию фасона? Что делать, если лихорадочный блеск в глазах и неуклюжие движения вызывали улыбку, особенно при взгляде на шляпу, требующую коротко остриженных волос и степенных манер – таких, например, как у мистера Эрроупойнта, чья безликость и безупречный внешний вид нигде и никогда не вызывала ни тени насмешки? Чтобы стать великим, надо умереть, а чтобы вписаться в общество, желательно стать таким же, как все.

Многие из присутствующих знали Клезмера лично или слышали о нем, однако видели его только при свечах, сидящим за музыкальным инструментом, когда он был музыкантом и не обладал той мировой славой, которая заставляет большинство обычных людей считать артиста великим, прослышав о его огромных гонорарах. И вот герр Клезмер предстал в новом свете – неожиданно появившись июльским днем в избранном обществе. Одни с трудом сдерживали смех, другие испытывали неудовольствие тем, что Эрроупойнты злоупотребили присланными им пригласительными билетами.

– До чего же причудливы эти артистические натуры! – заметил молодой Клинток, обращаясь к мисс Харлет. – Посмотрите, как он смешон: кланяется леди Брэкеншо, приложив ладонь к сердцу. А перо на шляпе миссис Эрроупойнт едва достает ему до плеча.

– Сразу видно, что вы профан, – возразила Гвендолин. – Не в состоянии оценить величие гения. Герр Клезмер внушает мне благоговейный ужас; в его присутствии я невольно склоняю голову.

– О, значит, вы глубоко понимаете его музыку.

– Вовсе нет, – легко рассмеялась Гвендолин. – Это он глубоко понимает мое пение и считает его жалким.

Мисс Харлет нашла в себе силы шутить даже после того, как Клезмер вынес неутешительный приговор ее музыкальному таланту.

– Полагаю, ваше пение не предназначено для рафинированных ушей, чему я очень рад. Мне оно доставляет удовольствие.

– О, вы очень добры. Но как чудесно сегодня выглядит мисс Эрроупойнт! Золотистое платье невероятно ей идет.

– Чересчур великолепно, не находите?

– Ну, если только чересчур символично – словно олицетворение богатства.

Слова Гвендолин прозвучали почти злобно, но на самом деле не подразумевали ничего, кроме забавной болтовни. Она не стремилась убрать с дороги ни мисс Эрроупойнт, ни других соперниц, веря в свою удачу даже больше, чем в мастерство. Получить первый приз – это успех, особенно поразительный для дебютантки, а при темпераменте Гвендолин первый успех определял следующий. Она витала в облаках: все удовольствия казались возможными – и думать о том, что делать дальше, чтобы держаться на должной высоте, не собиралась.

– Интересно, кто победит? – осведомилась леди Брэкеншо, выступающая в роли верховной жрицы.

Во время одного из перерывов к ней подошел супруг.

– Похоже, мисс Харлет получит золотую стрелу. Ей-богу, так и будет, если ничего не изменится. Она уже почти догнала Джульетту Фенн. Поразительно для первого состязания. А Кэтрин сегодня не дотягивает до своего обычного уровня, – добавил его светлость, обращаясь к миссис Эрроупойнт. – Но она завоевала золотую стрелу в прошлый раз. А так даже лучше: сложилось острое соперничество, и все получают шанс.

– Кэтрин обрадуется, если выиграет кто-нибудь другой, – заметила миссис Эрроупойнт. – Она так великодушна. Исключительно ее деликатность заставила нас пригласить герра Клезмера вместо каноника Стопли, который выразил желание ее сопровождать. Уверена, что ей самой было бы приятнее видеть каноника, но она всегда думает о других. Я предупредила, что не принято приглашать в общество человека, настолько далекого от нашего круга, но Кэтрин ответила: «Гений никогда не соответствует тому, что принято. Он является в мир, чтобы создавать новые правила». Приходится согласиться: это действительно так.

– Да, несомненно, – небрежно подтвердил лорд Брэкеншо и поспешно добавил: – Что касается меня, то никакого великодушия. Я хотел бы победить! Но, черт возьми, не осталось ни единого шанса. С возрастом я становлюсь все ленивее. Молодые рвутся вперед. Как справедливо заметил Нестор[13], боги не посылают нам все сразу: когда-то я был молод и смел, а теперь становлюсь старым и мудрым. Старым уж точно. Этот дар получает каждый, кому удается прожить достаточно долго, так что зависти он не вызывает. – Граф мило улыбнулся жене.

– Право, милорд, люди, двадцать лет живущие по соседству, не должны упоминать о возрасте, – возразила миссис Эрроупойнт. – Не случайно тосканцы говорят, что годы созданы для тех, кто сдает дома в аренду. Но где же наш новый сосед? Мне казалось, что мистер Грандкорт обязательно сегодня появится.

– Да, кстати, он должен быть здесь. Времени уже немало! – воскликнул его светлость, взглянув на часы. – Он только на днях приехал в Диплоу. Во вторник навестил нас и сказал, что немного утомился от дел. Должно быть, заботы увлекли его в ином направлении. Эй, Гаскойн! – позвал он пастора, который как раз проходил мимо под руку с мисс Харлет. – Это уже слишком. Вы не только стреляете лучше нас, но и привезли племянницу, чтобы победить всех лучниц.

– Действительно, крайне нелюбезно с ее стороны обойти более опытных соперниц, – признал мистер Гаскойн, улыбаясь. – Но я здесь ни при чем, милорд. Я всего лишь хотел, чтобы Гвендолин прилично выступила, никого не превосходя.