Фарфоровый детектив ,

– Вполне возможно, что профессор хотел сбежать, – одобрительно взглянул на парня Нечаев. – Не удивлюсь, если Цветков угрожал и ему.

– И всё-таки, кто такой этот Коллекционер? – спросила Юля.

– Коллекционер, или Эмир Андреевич Цветков, старинный друг Гладкова, – охотно начал рассказывать Нечаев. – В своё время они вместе закончили истфак МГУ. Только карьера историка мало привлекала Цветкова на заре девяностых. Вместо этого он ушёл в бандиты. Со временем легализовался и от избытка средств и любви к искусству заделался коллекционером. Только бандитские привычки остались.

Юля подлила всем свежего чаю, и Фёдор охотно отхлебнул его перед тем, как продолжить.

– Вместе с Гладковым они обчистили не одну музейную коллекцию. Куда-то поставляли высококачественные подделки, где-то откровенно воровали, подкупая или шантажируя персонал. При этом очень умело скрывали свою деятельность. Следственный комитет знал о существовании некоего Коллекционера, но доказательств не хватало. Жанну и Цветкова арестовали с поличным при передаче Охотничьего сервиза, а Гладкова задержали благодаря свидетельским показаниям Алекса. Так что он молодец!

Нечаев мягко потрепал парня по плечу.

– А-а, с чего вы взяли, что Жанна и… этот Коллекционер были любовниками? – поинтересовалась Майя. Юля цыкнула на дочь, но Нечаев остановил подругу. Он поднял правую руку в привычном жесте.

– Ну, это очевидно. Такие люди, как Цветков, любят всё контролировать, а значит, он сам выбирал предметы для своей коллекции и сам вёл «переговоры». К тому же мир искусства тесен. Безусловно, Цветков пересекался с Жанной и раньше, а она эффектная женщина, которая любит роскошь. Как тут не вспыхнуть страсти?

– Но почему тогда Жанна просто не передала ему сервиз? Зачем нужна была вся эта кутерьма с магазином, Алексом и Гладковым? – спросил Григорий.

– Потому что Цветков не доверял ни-ко-му. И уж тем более Жанне. Она была лишь временным и весьма удобным увлечением. Цветков был всегда крайне осторожен. И создавал сложные цепочки, звенья которых не знали друг о друге и никогда не повторялись. Именно поэтому его так долго не удавалось поймать.

– Хорошо то, что хорошо кончается, – пропела Юля, любуясь сервизом.

Все присутствующие за столом согласно закивали, а Нечаев задумался.

Ольга Жигалова.

Искушение фарфоровой пиалой

Евгения подошла к панорамному окну, через которое открывался прекрасный вид на её дачный розарий, и довольно улыбнулась: наконец-то она пропишет ижицу этому «гениальному сыщику»! Идея нового детектива витала над ней лёгким ароматным облаком сигарного дыма.

– Бабуль, твои дюдики – отстой, – голос внучки вернул её в реальность. – Трупов – минимум, ничего крипового, короче, «не верю», – шестнадцатилетняя Дашка с важным видом сидела в огромном «писательском кресле» Евгении и мнила себя, по меньшей мере, Станиславским. Она выхватывала то одну, то другую страницу и безапелляционно комментировала написанное.

– Ну вот, смотри, – тыкала она изящным пальчиком с длиннющим устрашающим ногтем в текст, – не страшно! А здесь – не жалко! А вот это вообще только деткам на ночь читать, чтобы быстрее уснули!

Евгения улыбнулась и аккуратно прикоснулась кончиком сигары ко дну винтажной фарфоровой пепельницы Royal Garden. Фарфор был её второй слабостью, первой же были детективы, которые она строчила один за другим – и все в стол. За читателя она не боролась: её мало интересовало чужое мнение. Захватывал процесс. Написав очередной детектив, она праздновала победу: водила внучку в «достойный» ресторан, рассказывала ей, как мучилась с расследованием (или следак попался тупой, или сюжет не срастался, или психотип героя не соответствовал преступлению), затем теряла к своему детищу всяческий интерес и впадала в ипохондрию. И так до следующего замысла. Когда же он созревал, бабуля входила в раж: металась по дому в струящихся до полу одеяниях (мести полы было без надобности), пила в неимоверном количестве кофе, клацала на компьютере до боли в подушечках пальцев и не отвечала ни на чьи звонки. Сын злился, сноха негодовала, приходилось посылать на разведку Дашку. Внучка привозила внушительную сумку с продуктами (ибо в холодильнике, кроме сыра и черного шоколада, в «творческий период» ничего не наблюдалось), залезала с ногами в огромное «писательское кресло» и погружалась в чтение нового детективного хитросплетения. В целом же бабуля у Дашки была вполне-таки современная: не приставала с глупостями типа «съешь пирожок, а то совсем схуднула, оденься потеплее, а то простынешь» и тому подобное; курила сигары, артистично покручивая их длинными тонкими пальцами с безукоризненным маникюром, выпивала по вечерам глоток-другой виски и подкрашивала по-современному коротко подстриженные волосы в так называемый цвет «блошиного брюшка», а попросту – в тёмно-бордовый.

– Ну что ты молчишь? Я неправа? – жаждала полемики внучка.

– Дашуль, мне нет дела до критики, слава Богу, я не на учёном совете.