Фарфоровый детектив ,

– В клинике для душевнобольных, – сказал старик.

«И теперь никто не поверит её словам, что бы она ни говорила», – подумал Штольц. А ещё он подумал, что Цой должен предстать или перед судом, или перед Богом, и тут же поправился: «Перед судом, конечно, перед судом». И тут же добавил: «Если это возможно». Улик Цой научился не оставлять. Возможно, он овладел какой-то технологией доведения до самоубийства или до сумасшествия. Надо идти на спектакль.

– В каком театре он играет?

– При фарфоровой мануфактуре есть студия. На той сцене и играет. Но сейчас не сезон. Надо подождать пару месяцев.

«Ещё чего! Подождать!» – подумал Генрих, а вслух сказал:

– У вас мог сохраниться текст пьесы. На компьютере дочери.

Старик колебался.

– Цой может оказаться сопричастным ко многим смертям, которые произошли как бы сами собой. Если это так, то любой способ остановить злодея приемлем.

– Считаете, что он виновен в болезни дочери?

– Не исключаю, – откровенно соврал Штольц, возможно впервые в жизни при подобных обстоятельствах. «Хотя может и не соврал», – подумал Генрих.

Старик ушёл, а когда вернулся, у него в руках была маленькая красная с перламутровыми разводами флешка.

– Никто, кроме нас двоих, не знает, что Цой автор пьесы.

Штольц кивнул.

Дома, распечатав пьесу, Штольц погрузился в текст и понял, что Цой – чудовище. Герой пьесы, человек обладающий неконтролируемой способность высасывать жизнь из окружающих, борется на суде за своё право жить. Герой обвиняет окружающих в бесполезной, никчёмной жизни, которой они живут. Он же – художник. Он прославит их городок. И цена не так уж и велика. Три, максимум четыре жизни в год. Ему не обязательно, чтобы это были красивые девушки, хотя он предпочёл бы их. Его устроят и пьянчуги из подворотни. Когда они лежат в луже собственной мочи, то никому до них нет дела, так почему герой не может взять их жизнь, взамен подарив бессмертие городку. Ну и да, своему дару тоже, потому как сам герой, к сожалению, смертен. Когда в финале пьесы героя всё же приговаривают к смерти, дело происходит в 1948 году, меньше чем за год до отмены смертной казни в Германии, он предлагает желающим женщинам понести от него ребёнка, возможно его дар передастся по наследству и будущие поколения найдут дару лучшее применение. Но суд не разрешает этого.

Штольц отложил пьесу. Как такое позволили поставить? Она, конечно, эмоциональная, но ведь это не пьеса, а манифест злодея, которому каждый раз аплодирует публика. Нужно было подобраться к Цою и найти слабость. Что-то в характере Цоя заставило написать пьесу. Он хочет, чтобы его даром восторгались, и если не может делать это открыто, то пусть восторгаются героем пьесы. Штольц перечитал пьесу. Герой высасывает жизнь жертв, и они тихо умирают. Цой не смог удержаться и сам для себя оставил такие «пасхалки». Он не предполагал, что кто-то станет соотносить его жизнь и пьесу, потому что авторство скрыто псевдонимом. Гордыня, вот слабость Цоя, и возможно единственная. Теперь Штольцу нужно было оружие, и если в расследовании обычного преступления оружием были бы неопровержимые улики, то Цою предъявить нечего. Даже доказать авторство будет сложно.

Когда Штольц берётся за дело его не нужно проверять и мотивировать, если только вы не хотите потратить свою жизнь впустую. Если есть улика – он найдёт. Вот только улик нет. Тогда Штольц зашёл по большому кругу. Друзья детства, одноклассники, сослуживцы. Штольц когда-то учил русский язык и помнил, что Мишку не надо ронять на пол, потому что кто-то заявится и укусит за бочок. Генрих нашёл среди знакомых переводчицу, и вместе с ней зашли в «Одноклассники». Придумали легенду, что школа собирает информацию о выпускниках прошлых лет, чтобы написать про них книгу. Что вы помните про Валерия Цоя? Тут выяснилось, что те одноклассники, которые помнили Валерия, ничего особенного не могли о нём сказать. Любой бы опустил руки, но Генрих усвоил урок отца: «Сделай ещё один шаг, когда все остановились, считая, что работу нельзя сделать или она выполнена отлично. Ещё один маленький шаг, когда все остановились, и ты будешь впереди всех. Да, прослывёшь занудой. Когда ты на целый шаг впереди, люди видят только твою спину, они будут искать в тебе изъяны. Такова природа людей».

Завершив с каждым одноклассником, Генрих и его помощница перешли к сослуживцам, и стало теплее. Выяснилось, что Валерий служил в военной части 55140, 119-й отдельный танковый полк, располагавшийся в городе Бад-Лангензальца, напротив городского стадиона. Вот оно что! Он тут служил. При штабе. Был водителем. Это пока мало что объясняло, но у мозаики появились «берега», и хоть два элемента, но встали рядом, показав существование какой-то причинно-следственной связи. Генрих вздохнул с облегчением, увлечённый расследованием, он не заметил, что жена читает пьесу Цоя. Генрих не разрешил бы этого из осторожности, но он просто не заметил.

С однополчанами стало интереснее. Один из них написал, что у Цоя было прозвище Могильщик, но солдат не знал, почему Валерия так прозвали. Сослуживец мало что помнил: Валерий сначала водил штабной грузовик, потом пересел на УАЗик командира полка.

Другой однополчанин, Славик, Вячеслав Александрович, похоже в качестве мести за старые обиды рассказал, что Валерий довёл до смерти солдата Юрку, которому девушка написала, что не будет ждать из армии. Валерий сделал всё, чтобы Юрка ни на минуту не мог выкинуть из головы невесту и оскорбление, нанесённое солдату. В конце концов несчастный повесился. Никто не собирался проводить расследование, всё и так понятно: несчастная любовь. А роль Валерия осталась за кадром. Славик между слов раскрыл причину своего откровения. Он уходил на дембель, а несчастный влюблённый Юрка, друг Славика, должен был стать следующим водителем командира полка. Но после смерти Юрки на УАЗик сел Валерий. Славик не помнил, чтобы Валерия звали Могильщиком, но видимо справедливость восторжествовало и вина Валерия была зафиксирована в прозвище. «Ну хоть так», – написал Славик, если судить по фото, весом килограмм сто пятьдесят, не меньше.

«Значит, Могильщик», – размышлял Генрих. Информации много, а улик как не было, так и нет. Штольц совершил ошибку, когда показал своему начальнику досье на Цоя, которое он собрал, фактически по собственной инициативе, не официально, без соблюдения процессуальных условий. Начальник криминальной полиции оценил дело как бесперспективное и приказал прекратить самодеятельность, зная, что зануда Штольц не выполнит приказ и сделает ещё один шаг.