Секса будет много. Тома 1 и 2

— А кто тебе дал право встать и уйти с моей лекции?

Тон был как ведро ледяной воды на морозе. Не став отвечать, я развернулся — не было смысла уходить с лекции, чтобы выслушивать это в коридоре. Однако стоило мне сделать всего пару шагов, как за спиной раздался яростный стук каблуков. Пальцы с силой впились в мое плечо и тут же дернулись обратно.

— Черт!.. — вскрикнув, она отдернула руку.

Забавно было слышать такое от фамильяра рая. Я обернулся, с любопытством глядя на ее лицо. Все ее эмоции, которые я видел раньше, которые невольно заставляли ею восхищаться, теперь казались ненастоящими — настоящие же открывались сейчас. Недовольство, презрение, отвращение, злость — стремительно сменяя друг друга, они словно пробивались через безупречно красивую ангельскую маску, показывая, какая она внутри. Кривясь от боли и раздражения, Алина осторожно поправила перчатку на обожженных пальцах. Может просто не стоило брать чужие вещи?

— Почему ты решил, что то, что я говорю, тебя не касается? — ее голос атаковал сердитой волной. — Тебя это касается в первую очередь! Это для твоего блага!

— Может, — сказал я, вспомнив, какой потерянной была Майя, когда я только нашел ее в пустом коридоре, — вам лучше о благе сестры позаботиться?

Больше не пытаясь излучать доброту и понимание, ее глаза сверкнули ледяной яростью. Казалось, она сейчас залепит мне пощечину. Да вот беда: ее обожженные руки в перчатках к этому были не готовы.

— Не могу понять, почему ты такой глупый? — с досадой выдохнула Алина. — Есть правила, и они распространяются и на тебя тоже! Ты должен прийти на этот бал, и ты должен прийти туда не один! А с нормальной правильной девушкой! Неужели сложно хоть раз что-то сделать правильно? — резко закончила она.

Ее идеальное лицо искажалось злостью, становясь похожим на неудачный, поплывший слепок с античных статуй. Видел бы ее кто в аудитории пару минут назад такой, никто бы не слушал с открытым в восхищении ртом. Эти несколько секунд помогли мне узнать ее лучше, чем полгода любования ею на парах. Я вообще уже не понимал, как она могла мне когда-то нравиться.

— Вообще-то вам, Алина Сергеевна, — ехидно отозвался я, — я ничего не должен. Университету, может, и должен в рамках учебного плана. Но что-то я не вижу, как это связано с эконом теорией…

Забывшись, она снова сжала пальцы и тут же, поморщившись, их разжала.

— Паша, ты переходишь границу, — ледяным тоном отчеканила она. — А ты не бессмертный, чтобы так легко ее переходить. Есть вещи поважнее эконом теории. Не будешь их соблюдать, — она впилась в меня глазами, будто пытаясь воткнуть эти слова мне прямо в голову, — до экзамена просто не доживешь…

Она уже совсем не скрывала, что тоже фамильяр, причем из другого лагеря. В ход пошли даже угрозы.

— Твоя жизнь, — с нажимом произнесла Алина, — каждый день висит на волоске. Не советую со мной спорить. Я из тех, кто делает этот волосок толще!

Резко развернувшись, словно давая понять, что говорить нам больше не о чем, она торопливо направилась обратно к аудитории — видимо, промывать мозги тем, кому еще не домыла.

— И даже не вздумай больше подходить к моей сестре! — не оборачиваясь, бросила она напоследок и свернула за угол.

Стук каблуков разрезал тишину, не давая легко выкинуть этот разговор из головы. Прислонившись к холодному подоконнику, я еще некоторое время размышлял, насколько правдиво сказанное — верить ее угрозам на слово не было смысла. Пожалуй, лучше уточню у Би — кому как не ей знать, кто и за что может оборвать этот волосок.

Джуси Пуси: «Вчера тормозил, сегодня тупишь…»

Стоило мне оказаться дома, как смартфон, молчавший с утренней лекции, стал разрываться. Следом за сообщением, верная своим привычкам, Саша прислала снимок — обнаженное селфи. С экрана — откровенно и неприкрыто, как нравилось нам обоим — меня дразнила гостеприимно распахнутая киска на уютных розовых простынях, которые мне были уже отлично знакомы. Именно на них мы отрывались вчера.

Похоже, ее запал сердиться, длившийся все занятия и помешавший нам насладиться друг другом на переменах, прошел, стоило ей прийти в свою полупустую комнату в общаге и вспомнить, как хорошо нам там было вдвоем. Но написать прямо она, конечно же, не может. И позвать меня к себе, конечно же, не позовет. И ко мне тоже — конечно же! — не пойдет. Вместо этого с утроенной энергией проедется мне по мозгам — за все эти конечно же.