В аду любят погорячее

22
18
20
22
24
26
28
30

— Ты купил меня за мои долги! — она зло сверкнула глазами.

— Твои долги, — я постучал по лежащим рядом уже смявшимся бумажкам, — это то, за что тебя уже купили другие. Ничего твоего в них нет. А свою цену ты назвала: ноль рублей. За такую цену тебя может купить кто угодно.

Ведущий корректно хмыкнул в кулак. Покраснев, Карина впилась ногтями в мягкую ручку кресла.

— Подумай, что в тебе есть по-настоящему ценного, — я поднялся с места, — и мы еще поговорим. А пока сделка отменяется.

В абсолютной тишине я развернулся и, не торопясь, направился к выходу из студии.

— Ты!.. — прошипела мне в спину Карина, от откровенной ругани ее, видимо, удержали только наведенные на нее камеры. — Ты что себе позволяешь?!

— Хорошо, — обернувшись, я столкнулся с ее пылающим взглядом. — Даю тридцать секунд. Скажи, за что тебя по-настоящему можно купить, и я закрою сделку. Без дураков. Деньги будут твои. И… время пошло.

В воздухе был слышен только скрип тележек операторов, всех разом повернувшихся к Карине. Камеры взяли крупным планом ее лицо — застывшее, будто окаменевшее, похожее на маску, бездушно красивую и от того в сущности уродливую.

— Убеди всех, что чего-то стоишь, — добавил я. — Я сам хочу в это поверить.

Тишина казалась дрожащей. Вся студия с напряжением ждала ее ответа — кроме меня. Я знал, что ей нечего сказать.

И судя по всему, она тоже это знала и, корябая ногтями кресло, не находила того, что можно придумать. Ярость в ее глазах потухла, сменившись мутной пеленой. Следом по ее щеке проскользила слеза — но это не было достойным ответом. Для некоторых людей некоторые уроки должны быть горькими, иначе они не поймут, в чем не правы.

— Время, — я качнул головой. — Думаю, ты и сама все поняла. Твоя реальная стоимость — ноль. Дешевле, чем твоя книга. И ты обманываешь всех, ставя ценник выше. Не продавай в следующий раз то, чего у тебя нет. Это нечестно.

В следующий миг кресло под Кариной протяжно скрипнуло. Словно опомнившись, она вскочила с места.

— Да ты! Ты! — не находя других слов, гневно повторяла она. — Ты!..

— Если хочешь это обсудить, — спокойно отозвался я, — то я не против, но давай потом.

Зажмурившись, она рухнула обратно в кресло, а я направился к выходу. На табло, наверное, по инерции загорелось “аплодисменты”. Уже не понимая, как реагировать, зрительницы в студии, притихшие и растерянные, начали автоматически хлопать. Мне оставалась всего пара шагов до двери, когда под одеждой вдруг полыхнул медальон — жарко и жгуче, будто как-то даже немного болезненно — словно заставляя обернуться. Я с невольным любопытством повернул голову. В глаза сразу бросились длинные фиолетовые волосы сидевшей в первом ряду девушки, которая с легкой усмешкой разглядывала меня. Странно, до этого я ее не видел — хотя такую эффектную вряд ли бы пропустил.

Внезапно мне перегородили дорогу.

— Э… — немного ошалело протянул парень из команды шоу. — Микрофон…

Только в эту секунду я сообразил, что все еще держу в руке микрофон. Отдав его, я снова повернул голову, чтобы получше рассмотреть яркую незнакомку. Однако ее сидение уже было пустым, будто она растворилась прямо в воздухе.