— Неохотно с тобой расстаюсь, — добавил ксендз Ян, ударив меня по голове, — но приказу епископа сопротивляться не могу. Позже, кто знает, это может измениться. На дворе пастыра, в его канцелярии ты многому можешь научиться и получить пользу, а если он захочет тебя опекать, легко добьёшься всего.
Противоречить ему я не мог, но из моих глаз брызнули слёзы, наконец я объявил, что хочу остаться при нём, и что не желаю сейчас ничего больше.
— Ты должен быть послушен, — прибавил отец Ян, — на первом месте в юноше — добродетель, да и в старых она хороша. Так складывается, в этом должна быть Божья воля. Епископ велел мне, чтобы я прислал тебя, и чтобы ты объявил о себе маршалку его двора, Доливе Старому, у которого под надзором молодёжь. Не замучают там тебя работой, потому что у епископа есть двор и много людей.
Я всё время плакал, не в состоянии удержать слёз, наконец, поцеловав его ноги, получив благословение, видя, что нет другого спасения, кроме послушания, взял свой узелок и с глазами ещё красными от слёз пошёл во дворец епископа.
Мир там был иной, а после спокойной кельи ксендза Яна сперва в этом говоре разобраться и прийти в себя было трудно.
Среди прежних и более поздних епископов не было равных Олесницкому ни умом, ни отвагой, ни великолепием, ни силой. Те, кто его не знали и в те времена не жили, могут с трудом получить представление о нём.
Во время царствования Ягайллы и первого его сына он был могущественным, вторым королём, перед которым сам он дрожал не раз. Не боялся никого и никто ему противиться не смел, а кто его задел, тот был безжалостно раздавлен. Что было в краковских и во всех соседних краях храбрых панов, слушали Збышка и шли за ним. Он всем и всеми управлял. Около него также всегда было больше народу, чем не раз при самом короле. Он имел свою вооружённую стражу, так одетую и ухоженную, что была лучше королевской, имел своих урядников и канцелярию, канцлера, капелланов, маршалка, подчашего, а всё духовенство, можно сказать, войско, было под его приказами. За границей епархии через могущественные роды его влияние достигало польских окраин и чужбины.
Посылал король в Рим послов, отправлял их Збышек. Денег ему всегда хватало, потому что их даже Варненчику давал взаймы, беря в залог целое княжество.
Словом, это была сила, которая даже трон могла колебать.
Как я там очутился среди совсем чужих мне людей, поначалу запуганный и дрожащий, как меня принял старый Долива, описывать не стоит. Под вечер я должен был с ним вместе идти представиться епископу, который собирался решить мою судьбу.
Дворец епископа, хотя снаружи великолепным не был и не много обещал, внутри был убран превосходно и по-княжески. Никогда в жизни ничего подобного я не видел, а это королевское великолепие, эта роскошь и золото в первые минуты так меня заворожили, что я, должно быть, казался более глупым, чем был в действительности.
Комнат было много, потому что ксендз Збышек всегда принимал собирающихся, и каждый день у него столы и комнаты были переполнены.
На стенах обивка, на полах ковры, светящиеся столы, золотистые картины, серебряная и позолоченная посуда, всюду служба, ожидающая приказов, униженность, с какой приближались к епископу, должны были произвести на меня, бедняка, угнетающее впечатление.
Я вдруг увидел перед собой мужчину довольно высокого роста, полного тела, с красивым, но суровым лицом, с таким величием, что им на меня только тревогу нагонял. Взгляд его пронизывал.
Я испытал то же, что и ксендз Ян, когда читал в душе, но его взгляд проникал в глубь человека как солнечный луч, грея и оживляя; а епископ, казалось, обратит человека в пепел.
Когда я вошёл, медленно плетясь за Доливой, в комнаты, в которых уже было темно и только восковые свечи на столе рассеивали мрак, ксендз Збышек в молчании начал долго меня рассматривать. Он даже велел мне так встать к свету, чтобы была возможность видеть моё лицо. Грозно нахмурившись, двигая губами и не говоря ничего, он долго думал.
Наконец он отозвался сильным голосом, медленно:
— Ты тот, кто воспитывался в Вильне, сирота?
Я едва мог что-то буркнуть.
— Да, ты сирота, — прибавил он с акцентом, — и поэтому я хочу заняться твоей судьбой, но ты это должен заслужить… не терплю у себя своенравие.
ebooksa