Алеф

— Фёдор! Вызови морильщиков — у нас завелись тараканы!

Можно было бы, конечно, попросить Олега заняться этим, но я не хочу отвлекать его по пустякам. Пусть лучше прокачает охранные системы. Сейчас, когда я так близок к завершению работы над вирусом, нужно соблюдать особую осторожность.

Я возвращаюсь в комнату, не обращая внимания на проснувшуюся от моего крика няню, придвигаю к кроватке стул и сажусь. Тристан тяжело дышит, брови его нахмурены, глаза плотно сжаты. Должно быть, он видит сон. Надеюсь, не кошмар.

— С ним всё в порядке, — говорит няня.

Я прислушиваюсь к дыханию внука. Оно чистое, без хрипоты. Просто он слаб.

— Сходите на кухню выпейте кофе, — говорю я няне. — Мы побудем вдвоём.

— Да, господин Кармин.

Сиделка исчезает за дверью. Секунды три слышны её удаляющиеся шаги, потом наступает тишина, нарушаемая лишь сопением Тристана.

Я бы хотел заглянуть ему в голову и поглядеть, что за мысли копошатся в ней. Подхожу к окну и открываю одну из створок, впуская в комнату свежий воздух. Он наполнен запахом прелой листвы и влажной земли. Слышно, как где-то стрекочет мультикоптер.

Весь город — огромное болото, наполненное чёрт знает кем. И каждый обитатель радеет о собственном крошечном убежище. Все мы заняты лишь двумя вещами — приобретением и заботой о безопасности. Иногда одно зависит от другого.

Возвращаюсь к кроватке и опускаюсь на стул. В голову лезут мысли о Зое. Вспоминаю наше с ней свидание. Наверное, она презирает меня и считает законченным снобом. Увидимся ли мы ещё когда-нибудь? Странно, что это беспокоит меня.

Я сижу, перебирая в памяти детали нашей встречи, и вдруг через некоторое время понимаю, что в комнате есть кто-то, кроме меня и Тристана. Ощущение чужого присутствия закрадывается в сердце подобно липкому туману, опутывающему корни деревьев.

Медленно поворачиваю голову и смотрю на стену. Она шевелится. В полумраке не разобрать, что с ней происходит, но поверхность стала мягкой, эластичной и движется так, словно под ней кто-то есть.

Что это? Вторжение? Но охранные системы слишком надёжны — я ни секунды не сомневаюсь в них. Пробраться в особняк невозможно. И тем не менее, кто-то пытается выбраться из стены.

Я поднимаюсь на ноги. Сую руку подмышку и достаю из кобуры пистолет. Барабан полон. Звать на помощь некого: Генрих не услышит, а Фёдор и Олег не бойцы. Придётся разобраться самому.

Обои лопаются и сползают длинными полосами. В стене появляется щель, она ширится, края выворачиваются так, что становится видна розовая, сочащаяся лимфой плоть, покрывающая их с внутренней стороны. Из дыры высовывается уродливая приплюснутая голова, крошечные глазки открываются и смотрят на меня. Рот искривляется в злобной ухмылке.

Вслед за первым младенцем появляется второй. Вместо носа у него чернеет овальный провал, короткие пальчики скребутся по вывернутому краю стены.

Детей становится всё больше. Двое вываливаются из трещины и начинают судорожно извиваться на полу, стуча по паркету русалочьими хвостами. Словно выброшенные на берег рыбы.

Навожу пистолет и жму на спусковой крючок. Маленький череп взрывается, как мешочек с кровью — во все стороны летят брызги и ошмётки мозга. Стреляю в уродца, пытающегося подползти ко мне. Пуля входит в спину, и ребёнок затихает, уронив голову на беспалую ладошку.

Тем временем, из дыры в стене, расталкивая младенцев, вылезает Шпигель. Кожа сползает с него лоскутами, от мышц валит едкий дым, безгубое лицо скалится, как «Весёлый Роджер». Немец падает на четвереньки, его изуродованные кислотой конечности немыслимо выворачиваются, и ставший похожим на огромного разлагающегося паука Шпигель устремляется ко мне.