— Итак, Шурочка, завтра уезжаю, — проговорил Лука. — И я давно хотел сказать вам…
Это было признание в любви.
«Если я полюблю когда-нибудь, то только вас», — хотела ответить ему Шурочка, но не смогла. Сердце ее дрогнуло. Она громко позвала брата:
— Ваня!.. Да постойте же, пойдем все вместе!
В вышине, невидимые с земли, курлыкая, пролетали журавли. Лука с болью в сердце почувствовал горечь приближающейся разлуки. Впервые он осознал, что завтра уезжает, и, может быть, надолго.
VIII
Захваченные в плен, отец и сын Федорцы были заключены в Морскую следственную тюрьму. Их поместили в камеру, в которой содержалось десять подследственных матросов. Через месяц к ним присоединили выписанного из тюремного госпиталя отца Пафнутия. Кулак и священник неимоверно обрадовались этой нечаянной встрече. Отец Пафнутий рассказал новости с воли: комендантом Кронштадта большевики назначили матроса Дыбенко, в городе Дмитрове умер известный революционер-анархист Петр Алексеевич Кропоткин, в Китае убит генерал Дутов, в крепости проведена перерегистрация коммунистов.
— Про то, шо помер Кропоткин, не больно интересно. Ты скажи, шо у нас дома? — накинулся на попа Федорец.
— Чего не знаю, того не знаю.
Следствие проходило вяло. Назару Гавриловичу поставили в вину его связь с Петриченко и Змиевым, но он заявил, что еще до восстания ходил в Особый отдел и там разоблачил Кирилла Георгиевича Змиева, скрывавшегося в крепости под личиной хироманта Кигезми.
Особисты подтвердили правильность показания кулака, и это сильно смягчило его вину.
На вопрос, каким образом он оказался в Кронштадте во время мятежа, Назар Гаврилович ответил, что приехал на побывку к сыну. Такое объяснение выглядело правдоподобным, и в конце концов, за недоказанностью обвинений, все трое куприевцев в первых числах июля были освобождены из тюрьмы с приказом — немедленно отправиться по домам.
Старика очень тревожило, как идет уборка урожая. Поэтому он в день освобождения отправился на катере в Петроград, а вечером в сопровождении Илька и священника первым поездом уехал на Украину.
Федорец не знал, как живут дома без него, на душе его лежала невыносимая тяжесть. Ночами в камере его мучила бессонница. И даже теперь, на свободе, он не мог уснуть — сидел на деревянной лавке у раскрытого окна и, прислушиваясь к храпу своих попутчиков, думал о Хри́сте: как она там без него, родила ли уже, а если родила, то кого — дочку или мальчишку? Что скажет он в свое оправдание сыну, который пока ничего не знает. Он и не догадывается о том страшном ударе, который ожидает его дома.
Терзаемый невеселыми думами, Назар Гаврилович, не останавливаясь ни в Москве, ни в Харькове, добрался наконец со своими спутниками до Чарусы.
Не зайти ли на Городской двор к ветеринару Аксенову, — может быть, он что-нибудь расскажет о Хри́сте? Но старик отогнал эту мысль прочь. Рано или поздно все выяснится само собой, а не в его характере юлить и оттягивать неприятности. По опыту он знал, что, предчувствуя беду, лучше всего спешить ей навстречу, сокращать, а не увеличивать расстояние — все меньший будет удар при столкновении.
Вещей у путников не было никаких: ни гостинцев, ни подарков не везли они своим домашним из российских столиц. Старик предложил домой идти пешком. Заодно вдосталь поглядеть на свои поля.
Они выбрались из раскаленного солнцем города в чистое поле, впервые после всех треволнений облегченно вздохнули и по знакомой дороге, пересекающей золотые нивы, зашагали к далекому родному хутору.
Хлеба стояли великолепные, радовали хозяйский глаз кулака. Он выдернул стебель, обрадованно поглядел на колос:
— Чисто кочан кукурузы. Граммов на пятьдесят. — Взялся за конец соломины. Золотой струей стебель брызнул кверху и не сломался. — Дивная сила спрятана в урожае этого года, даже солома пружинит, как добре загартованная сталь.
ebooksa