— Ну, за благополучное возвращение твое с того света, — произнес кулак и с удовольствием опрокинул в рот чарку холодной водки.
Микола сдержанно, но подробно стал рассказывать о теперешней своей жизни, о литературной работе, о том, как приходится ему держаться настороже, притворяться и заметать следы, прислушиваясь ко всяким сплетням и пересудам. Видно было, что он измучен этой своей двойной жизнью. Голос его дрогнул, когда он спросил отца:
— Может, лучше всего пойти в ГПУ, признаться во всем, отсидеть сколько положено и начать жить сначала?
Как-никак перед ним был родной отец, человек, от которого можно не таиться. Но Назар Гаврилович нахмурил брови, сказал резко:
— Эта стежка не для тебя, сынок. Ты ведь определен советской властью на тот свет, и всегда помни об этом. Что бы ни случилось, а ты всегда будешь в ответе. Смертный приговор тебе никто пока не отменял.
На этом вопрос был покончен. Потом Назар Гаврилович неохотно рассказал о своих злоключениях в Кронштадте, похвалил отвагу отца Пафнутия, пожалел, что среди матросов не было Махно, и последними словами отругал трусливого и бездарного генерала Козловского.
— Не стоит он ни гроша, ни копейки, ни полушки, ни шелега. Выеденного яйца не стоит. Не генерал, а кизяк коровий.
— Бесславный конец восстания легко было предвидеть, — сказал Микола. — Нет сейчас в мире силы, способной повалить советскую власть. Уже во всех губерниях под корень подрублены банды. Ты, наверное, читал сообщение Государственного политического управления о контрреволюционной деятельности партии эсеров. Были опубликованы показания Лидии Коноплевой. Читал? И весь этот судебный процесс и демонстрация московских рабочих в память Володарского, убитого еще в 1918 году. Перед нами встает стена, батько, стена, которую лбом не прошибешь…
Говоря это, Микола поморщился, боль и ярость исказили черты его лица. Назар Гаврилович узнавал себя в родном сыне.
Он проговорил с живостью:
— Эту Лидию Васильевну Коноплеву я знавал. Она в Кронштадте руководила войсковой работой среди матросов Балтийского флота.
В глазах Назара Гавриловича встала маленькая отчаянная женщина, которая на следствии разболтала все тайны своей партии.
А Микола продолжал перечислять все беды:
— Во Владивостоке Меркулов попытался совершить переворот. Его схватило ГПУ. Генерал Бакич — правая рука барона Унгерна — расстрелян. Осталась одна надежда — на нэп, да и та слабая. Кое-кому кажется, будто идет борьба не на живот, а на смерть, вроде бы решительная схватка между капитализмом и социализмом в России. Но это только временное отступление большевиков, предпринятое затем, чтобы обеспечить себя всем необходимым и снова ринуться в атаку. Я бы добавил, что отступление это не вынужденное, а добровольное, так сказать — плановое.
— Ну, ты наперед не загадывай, еще поглядим, кто кого. — Назар Гаврилович даже привстал от негодования. — Я видел Светличного, он полон решимости биться до конца. Да и Семипуд, и Каин тоже. Помнишь Каина?
Микола засмеялся, но смех ничем не напоминал его прежнего, хорошо знакомого отцу, задорного и веселого. Этот смех был тусклый, вымученный, и смеялся Микола вполголоса, будто боялся, что его услышат.
— Ненадежных компаньонов называешь ты, батько. Все эти Каины и Семипуды — мелочь, дребедень в сравнении с такими тузами, как Колчак, Деникин, Махно. А ведь все эти козыри давным-давно биты советской властью.
— Оно-то верно, сынок, — согласился Назар Гаврилович, отламывая пальцами кусок хлеба. — Ты тут поближе стоишь к властям. Расскажи, что сейчас нового в политике, посоветуй мне, старому дураку, как действовать, к какому плетню прислониться?
— Смычка между городом и селом через торговлю — вот что сейчас самое главное в политике, — насмешливо объявил Микола. — Ну, ты, батько, конечно, знаешь: «рабочая оппозиция» не подчинилась решениям X съезда партии, не распустила фракционный центр, не отказалась от пропаганды своих взглядов, проводила подпольные собрания, делала все на руку таким, как ты.
— Накануне XI съезда двадцать два члена «рабочей оппозиции» накропали в Исполком Коминтерна кляузную бумагу, этим ты меня хочешь удивить? Да? — Старик расчесал пальцами бороду. — Ну, конечно, учредили комиссию. По докладу той комиссии пленум Коминтерна осудил бунтовщиков. Это давно даже в Куприеве известно, этим ты нас, парубок, не удивишь.
ebooksa