Вернулись в райком партии. Широкую лестницу, как белый снег, покрывали обрывки бумаг. Взволнованные коммунисты, собравшиеся в помещении, встревожились еще больше, увидев, в каком состоянии Калинин. Обменялись мнениями, каким путем лучше вывезти Михаила Ивановича. Секретарь райкома предложил уйти ночью по льду.
— Не дойдет он, разве вы не видите? — вмешалась в разговор Екатерина Ивановна и прижала ладонь ко лбу брата. — Весь в огне.
— Понесем на руках, — предложил секретарь.
Райком все больше наполнялся коммунистами. Запахло мокрыми шинелями. Задымили папиросами.
Всех мучил один вопрос: что делать?
Ковалев позвонил по телефону на «Петропавловск», вызвал к аппарату Петриченко. С трудом сдерживая гнев, закричал в трубку:
— У нас с вами, уважаемые господа, была твердая договоренность: до двенадцати ночи вы ничего без нашего ведома не измените. Теперь вы закупорили все входи и выходы и заставили тяжело больного товарища Калинина вернуться обратно. Как это прикажете понимать?
Ковалев долго держал телефонную трубку у волосатого уха: видимо, мятежники совещались; наконец Петриченко ответил, что произошла прискорбная ошибка, председатель ВЦИК может выехать из Кронштадта, генерал Козловский сейчас отдаст распоряжение на заставу пропустить его.
Калинина усадили в сани спиною к ветру, покрыли ноги шинелью и снова тронулись в путь.
Люди на заставе, завидев их, открыли полосатый шлагбаум и, не спросив ни о чем, пропустили сани.
Светила туманная луна, сквозь морозную дымку освещая бесконечное, как степь, замерзшее и покрытое волнистым снегом море.
В полночь Михаил Иванович в полубесчувственном состоянии добрался до Петрограда; через час по прямому проводу он доложил Ленину все обстоятельства мятежа в Кронштадте.
XVIII
На другой день после митинга собрались в штабе крепости представители экипажей всех кораблей. Несмотря на то что близкие товарищи отговаривали его от столь безрассудного шага, Ковалев явился на это собрание.
Председательствующий Петриченко, заметив Ковалева в плотной массе моряков, поморщился. Ковалев поймал его взгляд, злой и ничего доброго не предвещающий. Но дальше, ведя собрание, Петриченко ни разу не взглянул на него.
Петриченко приходилось трудно: не все матросы понимали, чего хотят от них заговорщики, а те всё еще боялись открыть свои карты. Эта неуверенность, это внутреннее колебание матросов ободрило Ковалева: еще можно было открыть им глаза, показать, что их привели на край пропасти. Он попросил слова.
Председатель грубо отказал, но матросы потребовали — дать!
Ковалев начал с того, что напомнил гневные слова Калинина об измене флота пролетарскому делу. В это время дверь распахнулась, и в зал влетел возбужденный Илья Федорец, запорошенный снегом.
— Беда, братки! — заорал он, вскакивая на стол и сбив сапогом чернильницу. — Калинин направил сюда красноармейскую часть с приказом всех нас заарестовать!
— Как это заарестовать, за что? — возмутился плечистый минер.
ebooksa