Матросы с шумом повскакали с мест, защелкали затворы винтовок.
Президиуму с трудом удалось установить тишину.
Петриченко провозгласил:
— В Кронштадте будет установлена новая власть — Временный революционный комитет. А начать не мешало бы с того, чтобы засадить в кутузку представителей Кронштадтского совета и Побалта, незаконно присутствующих здесь. На кораблях их не выбирали, сами явились, без приглашения, нахалом.
Услышав угрозу, Ковалев, стоявший у раскрытой двери, поднял воротник бушлата и вышел из помещения на улицу. Конечно, никакого красноармейского отряда не было поблизости. Видимо, часть матросов была настроена панически. Но приходилось держаться настороже, и Ковалев решил укрыться на квартире своей близкой знакомой.
В десятом часу вечера на квартире собрались пять коммунистов из его группы. Вести были тяжелые. После ухода Ковалева с собрания начались аресты по списку. Были арестованы комиссар Балтфлота Кузьмин и председатель Кронштадтского совета Васильев. На собрании, «ввиду возникшего чрезвычайного положения и за неимением достаточного времени на выборы комитета тайным голосованием», обязанности членов и председателя Временного революционного комитета были возложены на президиум и председателя собрания.
Из группы Ковалева несколько человек не пришли на квартиру, судьба их была неизвестна. Коммунисты не исключали возможность, что они переметнулись к врагу. Ковалев сказал, что, может быть, пока не поздно, следует переменить явку. Хозяйка квартиры сидела возле «буржуйки» и топила ее книгами, вырывая пучки страниц и засовывая в печку через конфорку. Книжный шкаф у стены был уже на три четверти пуст.
— Президиум собрания называется теперь ревкомом, в него вошли Вальк и Романенко, — рассказывал кочегар Самохин, — оба меньшевики. Кроме них Орешин, Ламанов, Путилин, Шустов, Тукин, Вершинин. Как и надо было ждать, председателем ревкома избрали Петриченко.
Каждая названная фамилия вызывала в Ковалеве уже бессильную сейчас злобу. Ведь каждого из них, будучи председателем трибунала, он знал как явных или скрытых врагов советской власти. Либеральничал. Все надеялся, что сама жизнь перекует их. Вспомнились слова: «Наша доброта нас губит». В душе он считал себя главным виновником мятежа; словно червь яблоко, точила мозг его мысль: «Недоглядел, прозевал, не сумел разумно использовать власть, которой облекла меня диктатура пролетариата».
— Контрреволюционные бандиты всех мастей, от меньшевиков до анархистов! — Ковалев сжал руки, суставы пальцев хрустнули. — Завязать бы их всех в один узел, да и в печку или, еще лучше, спустить под лед.
— Не печалуйся, друг любезный, еще свернем им шеи, покажем им, как на революцию, родную мать, кулаками замахиваться, — проговорил Самохин. Его не узнать: сидел подтянутый, собранный, готовый на выполнение любого задания.
В дверь постучали условным стуком — три сильных удара подряд, и еще раз, и еще. Хозяйка впустила еще одного члена группы. Жмурясь от света лампы, он тут же заговорил с порога:
— Главари уже объединились, образовали «Временное бюро кронштадтской организации РКП». Эти липовые коммунисты успели высидеть воззвание. Озаглавлено: «Ко всем членам партийной организации Кронштадта». Призывают поддержать «ревком» и все его приказы. — Рабочий вытащил из кармана пальто отпечатанное в типографии воззвание, в сердцах бросил его на стол.
Ковалев надел на свой длинный нос очки.
— Это партийное бюро не больше как ширма, за которой прячутся белогвардейцы, истинные организаторы мятежа, — сказал он, прочитав воззвание. — А воззвание — их козырный туз. Оно дает им возможность трубить на всех кораблях, что «настоящие коммунисты» идут вместе с ними.
Долгое время обсуждали создавшееся в городе грозное положение. На «Петропавловск» возвращаться было нельзя, там трюмы превратили в тюрьму, в них уже сидят сто пятьдесят коммунистов. Им грозит расстрел. Нужно искать новое пристанище на ночь. Пока обсуждали эти вопросы, хозяйка, по обычаю, ставила самовар. В комнате приятно запахло древесным углем. Бог знает, откуда она взяла этот уголь! Вскоре пузатый самовар замурлыкал ласковым котенком, и на душах у людей стало теплей и спокойней.
Но отдохнуть не пришлось.
В окно ударил снежок, будто птица с разлета ткнулась в стекло — условный сигнал об опасности, поданный часовым на улице.
Хозяйка проворно прикрутила в лампе зачадивший фитиль.
Зашумели отодвигаемые стулья, коммунисты, поглядывая друг на друга, прислушались: донесся свист ветра в проводах, обрывки разговора на улице, — видимо, часовой с кем-то заспорил. На парадном раздался пронзительный звонок.
ebooksa