— Что же, так и будете ходить в предателях революции? — цепким взглядом окидывая своих пленников, спросил Ковалев, когда непрошеные гости были разоружены. — А вот поэт Василий Князев пишет в газетах, что красный матрос — гордость коммуны. Какая же вы гордость? Мразь одна. Смотреть на вас тошно.
— Мы что, мы народ подневольный: что начальство прикажет, то мы и сполняем, — за всех ответил Илья Федорец, неуклюже переминаясь с ноги на ногу.
— Отец-то твой зачем в крепость пожаловал? — привычным тоном следователя спросил Ковалев.
— В гости ко мне. Гостинца привез… вот, на радостях, приложились к чарке.
— В гости, гостинцы… А какого черта народ мутит? Что он у тебя, кулак?
— Никак нет, средней руки хозяин.
— А ты, насколько я помню, вроде бы махновец.
— Был грех. Но я за то уже держал ответ в Особом отделе и в Чеке, перед всеми отчитался по первое число. Вы самолично меня допрашивали. Сами амнистировали, а теперь глаза колете.
Где-то невдалеке прогремел выстрел, напомнил о том, что надо немедленно действовать, найти какой-то выход из положения. Каждую минуту мог ввалиться сюда новый отряд мятежников.
— Что же мне с вами делать? — нерешительно сказал Ковалев.
— Воля ваша. — Илья чутьем знал, что убивать их не станут.
— Ну вот какая будет моя воля: убирайтесь отсюда вон, руки о вас марать неохота. Придет время, отрезвитесь. Ну, чего стоите? Шагом марш!
Когда матросы, подталкивая друг друга, удалились, Ковалев скомандовал:
— Давайте расходитесь, здесь оставаться нельзя. Но и в подполье бить баклуши мы не будем.
Он подошел к хозяйке и сказал тоном, не допускающим возражений:
— Вы тоже пойдете с нами. Здесь вам оставаться нельзя.
— Куда я пойду? — Страдальчески сжав губы, хозяйка подняла на него глаза. — Здесь мой дом, дорогие для меня вещи…
— Жизнь дороже ваших вещей, собирайтесь. Вас обязательно убьют, если останетесь.
Хозяйка медленно подошла к зеркалу в овальной раме и распустила темные волосы, потоком хлынувшие ей на спину; не спеша собрала их в узел и закрепила шпильками. Потом все так же неторопливо сняла со стены портрет мужа и, вынув его из рамы, бережно свернула в трубку, сунула его в меховую муфту. Хозяйка была одною из тех безвестных славных женщин, которые скромно, по бесстрашно, по зову сердца служили революции.
XIX