Морозным утром, за четверть часа до открытия X съезда Российской Коммунистической партии Александр Иванович Иванов и его старый товарищ по революционной работе Арон Лифшиц неожиданно встретились в потопленном Георгиевском зале Кремлевского дворца. Они давно не встречались и теперь обнялись, как родные братья.
Механик Иванов — ныне слушатель Свердловского коммунистического университета — был делегирован на съезд Московской партийной организацией. Лифшиц приехал из Одессы, где он работал последнее время.
— Знаешь, кто проверял у меня документы у Спасских ворот? — улыбаясь, спросил Лифшиц.
— Откуда мне знать.
— Твой Лукашка.
— Удивляться нечему. Он курсант военной школы имени ВЦИК, а курсантам поручена охрана Кремля. Я буду ночевать у них в казарме, на одной койке с сыном спать, валетом. Как мы с тобой спали когда-то. Помнишь?
— Да разве ты не москвич? — удивился Лифшиц.
— Мы с Дашей квартируем в общежитии. Ездить далеко, и я частенько ночую в Свердловке, прямо в аудитории. Да и не я один такой. — Иванов присел на холодный мраморный подоконник дворцового окна, затянутого толстым морозным узором; свою палку он положил рядом с собой и виновато улыбнулся, сознавая, что уж слишком сейчас непригляден: лицо худое и желтое, лоб перетянут марлевой повязкой.
После перекопских боев это была их первая встреча, и, как всегда это случается с однополчанами, несколько минут они предавались воспоминаниям, называли имена товарищей живых и мертвых. Большинство уцелевших уже демобилизовались, кое-кто переписывался с Лифшицем.
Из отворота рукава щегольской кавалерийской шинели Лифшица выглядывал сложенный номер «Правды». Александр Иванович глянул на него, увидел слово «Кронштадт», насупил густые брови.
— Что ты все хмуришься? — спросил комдив Лифшиц.
— Да вот читаю: «Кронштадт», жжет мне это слово душу. Пора бы вырвать из нашего тела эту занозу.
Иванов легко спрыгнул с подоконника, застегнул на крючки старенькую шинельку с темными следами от споротых командирских петлиц.
— Сиди, сиди, тебе трудно ходить.
— Что ты! Я стараюсь как можно больше двигаться, — молодцевато ответил Иванов. — Боюсь, как бы хромота не осталась на всю жизнь. Как только перемена погоды — крутит ноги. Вот и сейчас коленки ноют: к оттепели.
Заливисто, напомнив им школьные годы, прозвонил звонок, и друзья протолкались в слабо натопленный зал заседаний, пахнущий знакомым терпким запахом казармы. Бросилось в глаза обилие потертых кожаных курток и шинелей; даже те, кто успел демобилизоваться, явились в Москву в солдатской одежонке. Гардероба у входа не было: большинство делегатов сидели в верхней одежде.
И съезд открылся.
Основной доклад — отчет Центрального Комитета партии — делал Ленин.
Как только Ленин, окончив доклад, сошел с трибуны, Иванов пробрался к выходу — покурить.
Навстречу ему из другой двери вышел Лифшиц под руку с курносым, мордатым военным. Иванов подошел к ним.
ebooksa