— Ты какого звания?
— Обыкновенного… крестьянского. — Сложенные сердечком губы каптенармуса дрогнули, он оглянулся, словно собираясь бежать.
В толпе рассмеялись. Кто-то твердо заявил:
— Кулацкий сынок, вот он кто. Одним словом, жмот.
— Никак нет, мы из середняков, — каптенармус опустил глаза долу. — Советская власть отвалила мужикам земли чертову гибель, так что мы теперь все середняки, всех под одну гребенку остригли.
— Отец твой, конечно, держит лавку.
— Нечего греха таить, была лавка. Только он сам ее под кооператив отдал. Да и лавка-то доброго слова не стоила: торговали керосином, дегтем, лаптями.
— Вместо этого лавочника назначьте каптенармусом какого-нибудь коммуниста в летах или израненного, — сказал Иванов секретарю партбюро полка, стоявшего рядом с ним.
— Не рекомендую, — проговорил секретарь. — Бойцы загудят: мол, поставил комиссара на хлебное место.
— Ну и пускай гудят. Так-то ведь хуже; бойцов обкрадывают, на ворованное шевровые сапожки справляют и щеголяют в них на виду у босой команды. Пускай особисты сделают обыск у лавочника и конфискуют наворованное.
Вечером на партийном собрании составили список врагов и баламутов, разлагавших полк. После собрания все вписанные в этот именослов были арестованы и под усиленным конвоем препровождены в трибунал.
Ужинал Иванов вместе с бойцами. Он поговорил с ними по душам, проверил оружие, распределил делегатов съезда по всем ротам и составил из добровольцев штурмовой отряд. В полночь Иванов послал Ворошилову краткое донесение: полк приведен в боевую готовность и способен приступить к выполнению любой задачи.
Накрывшись шинелью, он со спокойной совестью лег спать. Но что-то его тревожило. Поворочавшись с боку на бок, он догадался наконец — сын! В первый раз пришла мысль, что их обоих могут убить в одном бою. Может быть, даже одним снарядом. Александр Иванович усилием воли отогнал прочь эту мысль. Ведь ходили же они вместе на Турецкий вал, и ничего, обошлось. Обойдется и на этот раз.
Мысли отстаивались, становились все спокойней и спокойней, уводили куда-то далеко-далеко, к тихим, мирным делам, к учению, книгам.
На рассвете Иванова разбудили. В полк прискакал неугомонный Павел Дыбенко. Суконный клеш его задрался выше колен, открыв белые подштанники, подвязанные тесемками; на груди болтался бинокль; сбоку, как сабля, — маузер.
Выйдя к нему на улицу, Александр Иванович рассмеялся.
— Ты чего? — обиделся самолюбивый Дыбенко.
— Не могу без смеха глядеть на конных матросов.
Дыбенко спешился, отдал повод адъютанту, отвел Иванова в сторонку, сказал:
— Главный удар будет наносить южная группа войск, вернее, сводная дивизия, в которую включен и твой полк. — Не удержавшись, добавил: — Начальником дивизии назначили меня. Так что прошу не баловать, а то взгрею.