— Есть, не пасти задних, товарищ начальник дивизии!
На валу неожиданно показался командир второго батальона Алпатов. Поправляя очки, обрадованно сообщил:
— Форт в наших руках… Атакуем соседний… Шестая рота…
Рассекая воздух, с нарастающим свистом прилетел снаряд, врезался в землю, горячий ветер свалил Иванова с ног. Когда дым рассеялся, комбата на валу не было. Там, где он только что стоял, зияла глубокая, как колодец, воронка.
Иванов подбежал к оглушенному разрывом связисту, протирающему запорошенные глаза, попросил соединить его с Ворошиловым. Услышав знакомый голос командарма, не удержался от соблазна, похвастал:
— Мой полк захватил форт номер пятый и атакует форт номер четыре…
Ворошилов ответил что-то неразборчиво, его голос стал удаляться и пропал.
— Алло, алло, вы меня слышите?
Связь оборвалась. Александр Иванович не был уверен, что Ворошилов услыхал его донесение. А жаль: как бы оно порадовало Климента Ефремовича!
Светало, когда Иванов со своим полком оказался в крепости, на длинной, как просека, улице.
Навстречу, неуклюже перепрыгивая через тела убитых, с поднятыми руками бежали матросы, кричали:
— Братцы! Не стреляйте!.. Пощадите! Мы за советскую власть, за коммунистическую партию! Вот вам крест святой, истинная правда!
Красноармеец с живыми глазами, кинув винтовку на мостовую, обнял набежавшего на него матроса в широченных клешах и поцеловал в губы. Началось стихийное братание, которое предвидел и от которого предостерегал Ворошилов.
Чувствуя недоброе, Иванов гневно закричал:
— Отставить! Бунтовщиков обезоруживать и брать в плен!
Но было поздно. По густой толпе смешавшихся с матросами красноармейцев с чердаков ударили пулеметы, пули звонко защелкали по мостовой. Пять или шесть красноармейцев, зажимая раны, кровеня пальцы и корчась от боли, медленно оседали на землю, покрытую, словно пленкой, фиолетовой пороховой копотью.
Александр Иванович, продолжая ругаться, прижался к стене. Из слухового окна противоположного дома, дергаясь, строчил «максим»; над железным щитком пулемета то появлялась, то исчезала рыжеватая волна волос. Проследив за прищуренным взглядом Иванова, боец, оказавшийся в соседстве, сказал изумленно:
— Баба! Ей-богу, это баба лупцует нашего брата!
Александр Иванович прицелился, выстрелил в слуховое окно, потом выстрелил еще раз — разрядил всю обойму. Пулемет умолк.
С крыши дома, под которым жались Иванов с красноармейцем, бросили гранату. Не долетев до земли, она разорвалась, разбила несколько стекол в окне, осколками ранила в живот пожилого красноармейца. Он сел на мостовую; затыкая рану шапкой, запричитал по-бабьи:
ebooksa