Матросы «Петропавловска» не выдержали угрозы и, побузив минут двадцать, сдались.
Бой продолжался до рассвета 18 марта. За ночь полки Иванова, Фабрициуса и бригада Федько захватили три четверти города. Остатки разгромленных мятежников, прижатые к морю, выбросили белый флаг.
Как только раздались первые выстрелы с береговых фортов по крепости, Назар Гаврилович Федорец, все время находившийся в прокуренном здании «Дома просвещения», где помещался «ревком», отправился в штаб, к генералу Козловскому. За пояс он сунул бандитский обрез, сделанный по его просьбе матросами-слесарями из боевой винтовки. Обрез был привычное для него оружие, надежнее любого пистолета.
За две недели своего пребывания в Кронштадте наблюдательный кулак успел присмотреться к членам «ревкома», изучить характеры и повадки этих не симпатичных ему людей. Он пришел к печальному выводу: ни один из них не способен управлять войсками, все они похуже махновских атаманов — у тех была фантазия, размах, способность идти на риск. «Ревкомовцы» спорили до пены на губах, не доверяли друг другу, каждый норовил быть вожаком. Вместо того чтобы готовить крепость к обороне, они занимались обысками, арестами, допрашивали в морской следственной тюрьме задержанных коммунистов, сводя с ними личные счеты.
Никто из «ревкомовцев» не верил в то, что большевики осмелятся штурмовать крепость, но большевики не только штурмовали, они уже в крепости. Теперь, в эту критическую минуту, нужна трезвая, умная голова, крепкая, рука, врожденные качества полководца и вождя.
Федорец видел генерала Козловского не больше двух раз. Он пытался заговорить с ним, но желчный царский генерал не снизошел до разговора с каким-то заезжим мужиком, которому, из политических соображений, дозволили выступить перед матросским сбродом от имени крестьянства всей России.
Войну делают генералы. Однако после того как красные списали в расход адмирала Колчака, в дым расколошматили Деникина и Врангеля, незыблемая вера Назара Гавриловича в военную непогрешимость генералов сильно поколебалась. Как бы то ни было, он считал, что надо идти к Козловскому, потребовать от него принятия решительных мер.
Назар Гаврилович кликнул неизменного своего попутчика, отца Пафнутия. Они вместе отправились в штаб. Этакое диво: в штабе не было никого, кроме связных, телефонистов и двух молоденьких офицеров. На вопрос, где генерал Козловский, дежурный с красной повязкой на рукаве буркнул, что командующий, видимо, у себя на квартире. В штаб он со вчерашнего дня не являлся.
Прихватив с собой провожатого, Федорец и отец Пафнутий отправились на генеральскую квартиру. Он сразу узнал этот дом, здесь жил хиромант Кигезми. Действительно, провожатый провел их на второй этаж, в квартиру хироманта. На двери еще висела его визитная карточка. Из комнат в полутемную переднюю долетел рокочущий генеральский бас:
— В нашем положении остается одно: пустить себе пулю в лоб.
— Ну, батенька, такие мелодрамы хороши в возрасте до тридцати лет, а в пятьдесят это уже глупо, — ответил второй, уверенный голос.
— Надо торопиться, Кирилл Георгиевич. Петриченко со своей свитой уже навострил лыжи, — снова зарокотал бас. — Ничтожный человечишко. Дурак. Он еще лелеет надежду поднять восстание в Карелии. Вчера доверительно шепнул мне: «Мы пойдем хоть с чертом, мы и с Врангелем пойдем».
Федорец вошел в полуосвещенную комнату. В глаза бросилась висящая на стене театральная афиша. Назар Гаврилович прочел: «В клубе имени Жана-Поля Марата (бывшем Морском собрании) с 1 по 7 марта политотдел флота проводит гастроли известной русской балерины Нины Белоножко». Первого марта Кронштадт был уже в руках мятежников, выступление артистки не состоялось. На поду, у раскрытых чемоданов, сидели на корточках Кирилл Георгиевич Змиев и генерал Козловский.
— Товарищ генерал, — Федорец поперхнулся и, собравшись с духом, поправился: — господин генерал, Красная Армия начала наступление, и я, как член ревкома, полагаю, что ваше место сейчас в штабе.
Генерал совал в чемодан пачки денег. Услышав голос Федорца, он поднял на него худое усталое лицо. Потом перевел взгляд на Змиева, губы его искривились, и он сказал, растягивая слова:
— Полюбуйтесь, Кирилл Георгиевич: эта борода осмеливается мне указывать, что я должен делать и где находиться. С свиным рылом, так сказать, да в калашный ряд! Отправляйтесь-ка, почтеннейший, в крепость и произносите там речи матросне, студентам и гимназистам. А еще лучше, если имеете ценности, следуйте нашему примеру. Мы с господином Змиевым уходим в Финляндию. Сейчас. Не теряя ни минуты. Немедленно.
— Нет, господа, благодарю за доверие, но мне с вами не по пути. — Федорец почесал бороду большим пальцем правой руки, подумал и спросил деловым тоном: — Не откажите, господин генерал, ответить на такой вопрос: что бы вы изволили предпринять, если бы не уходили в Финляндию?
Козловский усмехнулся и пожал острыми плечиками, на которых явно не хватало погон.
— Что бы я делал?.. Расстреливал бы весь этот сброд, уже бросающий оружие. Приказ «стоять насмерть» не дал бы эффекта.
— Может, треба взорвать лед вокруг крепости?