Узкая улочка.
С нее некуда было бежать.
Несколько дверей, в которые можно было бы нырнуть. Но они закрыты. И сколько времени придется провозиться, чтобы их открыть — не ясно.
Подсадить друг друга и забраться на балконы? Тоже времени нет.
Бежать назад? Так там метров сто или чуть побольше до следующего изгиба улочки.
Деваться им было некуда.
— Повторяю. — раздалось из громкоговорителя. — Сложить оружие. Разойтись по домам. Иначе вас уничтожат.
Ветеран, негодный к строевой из-за травмы ноги начал нервно озираться. Его товарищи явно были подавлены. Более того — склонны подчиниться. Ведь одно дело вступить в бой и погибнуть в, например, перестрелке. И совсем другое дело — вот так. Когда тебя просто как лягушку паровым катком раскатают…
Вот с мерзким дребезжанием на брусчатку упала первая винтовка. Вот звякнул пистолет. Вот еще…
И он не выдержал.
Он вскинул свою винтовку, припав на колено, и прицелившись выстрелил в смотровую щель САУ. Он ненавидел русских всем сердцем, всей душой. И во время провозглашения независимости резал их. И еще бы резал, если бы их можно было найти в Финляндии. Так что сдаваться вот таким позорным образом и отступать он не собирался. Тем более, что в случае последующих зачисток и фильтраций его все равно бы либо пристрелили, либо отправили в лагеря. Было за что.
Звук выстрела прокатился по улице, слившись с глухим ударом от попадания пули в толстенную плиту брони. Почти что шлепком. Потому что она была со свинцовым сердечником, который просто расплескало от удара.
Кто-то из ополченцев тоже начал стрелять.
Кто-то с криками ужаса побежал назад.
Кто-то поднял руки, отбросив от себя оружие.
Кто-то застыл в ступоре.
БАМ!
Ударила легкая гаубица. В ее боекомплект входила картечь, чтобы накоротке работать. Не шрапнель, а именно картечь, которая в контейнере вылетала из ствола и давала на ста пятидесяти метрах очень неплохую осыпь. Хотя на уток охоться. В том числе и потом, что применялись не шарики, а маленькие стрелки — этакие мини-флешетты, уложенные в три слоя.
Жух!
Пролетел шквал металла.