– Стой!
Поднял глаза и увидел Сережку Шустрого, очень напуганного Сережку, перепачканного в грязи Сережку, с большими круглыми глазами, на которых вот-вот готовы были навернуться слезы.
«Ты что?» – хотел я сказать ему, но язык меня не слушался.
– Какого хрена?! – с трудом выдавил я.
– Ты один… один из них! – заикался Шустрый. Наши подпирали забор, сидели прямо в грязи. Их было подозрительно мало. Так, начал считать я, Роза, моя красавица, здесь, Хаймович – что ему сделается, Луиза с младенцем – отрадно. И всё? Всё?! Я помотал головой, наводя резкость в глазах. А вот и Косой хромает по дороге. Однако.
– Перестань, Сергей, это же Толстый, – устало махнул Шустрому Хаймович.
Опа! Это что-то новенькое, дед первый раз в жизни меня по кличке назвал. Сережка, нервно обернувшись на деда, меня пропустил, но ствол не опускал. Ковыляя, подошел Федор и обреченно сказал:
– Они утащили их…
Он устало привалился к забору рядом с Луизой. И продолжил:
– И какой хрен нам пользы от твоих уколов, дед, если нас все равно убивают? Вечная жизнь, бессмертие!.. Туфта!
– А я никогда не говорил, что меня нельзя убить, – отозвался дед, – но польза от уколов несомненна. Ты посмотри на свои раны.
Косой нехотя откинул рваный мокрый рукав и мельком взглянул на грязную руку со свежим розовым рубцом.
– Угу, – кивнул он вяло, без эмоций. – А с этим что делать будем? – кивок в мою сторону.
И столько в его тоне было отчужденности, что мне стало не по себе. Я сразу вспомнил, что голый. Мурашки пробежали по коже, поднимая волоски дыбом.
– А разве с ним что-то нужно делать? – спросил, в свою очередь, Хаймович. – Толстый, он и есть Толстый. С его талантом видеть невидимое ты мирился. Вот в нем открылся и еще один. Даже более полезный. Я так думаю, что инъекция препарата дает способность к метаморфозе. Небезызвестный вам Муха тоже пользовался этим даром время от времени…
– А ты, старый, чего?..
– Видимо, именно потому, что старый. Мало иметь склонность, нужно иметь еще желание эту склонность реализовать.
Роза подошла ко мне и стала обтирать мое лицо сухой тряпочкой. На ее руке розовели следы от зубов. Она протянула мне смену одежды, вынутую из рюкзака, клетчатую рубаху и джинсы. Не люблю я их, стесненно себя чувствую. Но мой любимый камуфляж канул в неизвестность. Пришлось напяливать что есть.
– А они, зверье это… не собаки, гадом буду, не собаки…
– Хм, – хмыкнул Хаймович, – возможно, но только что они тогда?
ebooksa