Сержант какое-то время моргал, прикусывал губы, а потом ответил:
— Эта… Чтобы избавить…
Ружин просунул голову внутрь машины:
— Он идиот, — сказал он Лере. — Открой бардачок. Достань лист бумаги.
Ружин выпрямился, положил бумагу на капот, извлек из нагрудного кармана ручку, подал ее сержанту.
— Пиши, — сказал он.
— Что? — обреченно спросил сержант.
— Я продиктую.
Сержант согнулся над капотом.
— Начальнику управления внутренних дел… — диктовал Ружин. — Я, такой-то такой-то, такого-то числа, в таком-то месте получил от такого-то владельца автомашины такой-то деньги в сумме двадцати пяти рублей за нарушение своих должностных обязанностей. — Сержант оросил писать и испуганно поднял голову. — Пиши, пиши, — спокойно сказал Ружин. — Или можем разобраться прямо сейчас, в управлении. Поехали, — предложил он. — Или об этом будут знать только я и свидетель, — он указал на Леру. Сержант опустил голову. — За нарушение должностных обязанностей, — продолжил Ружин, — кои выражались в отсутствии наказания водителя такого-то за въезд в заповедную зону, превышение скорости, неповиновение работнику милиции. С красной строки. Я все осознал. И больше такого в моей профессиональной практике не повторится. Число, подпись.
Ружин все добросовестно прочитал, кивнул, сложил бумагу, сунул ее в карман. Протянул руку, сказал коротко — Деньги, — и деньги положил в карман, а взамен отдал сержанту документы. Сел в машину.
— Бывай здоров, — сказал на прощанье. Машина тронулась, и Ружин рассмеялся:
— Как он вдумчиво мне внимал, ты видела?
— Я видела, как ты упивался, — ответила Лера.
— Ты несправедлива, — возразил Ружин. — Я работал. Авось когда-нибудь эта бумажка и пригодится. — Он машинально посмотрел в зеркальце — на шоссе сзади никого не было — и опять заговорил: — Однажды старый еврей пришел к Гришке Распутину и дал ему сто рублей. «Зачем?» — удивился Гришка. «Может, вспомнишь когда», — ответил еврей. Вот так.
— Какой ты ушлый, — усмехнулась Лера. Ружин искоса посмотрел на женщину.
— Дальновидный, — поправил он.
…Когда они въехали в город, стало смеркаться. Грустное время, и уже не день, и еще не вечер, и не ночь, так, не поймешь не разберешь, словно вне жизни существуешь в этот час, без опоры, без определенности, мысль не может ни за что зацепиться спасительное… Так не у всех, наверное. Да конечно же не у всех. А у Ружина так…
Город готовился к вечеру, засветились неоновые буквы на отелях, засветились окна в кафе и ресторанах. Густо потек народ с пляжей. Надо быстро поужинать. И приодеться — для прогулок и развлечений.
— Уже темно, — сказал Ружин. — Может, прямо к дому?