Можно ли во имя благополучия близкого оставить в смертельной опасности незнакомца? Или ради одного невинного безразлично смотреть на смерть другого? Или ради безопасности близких уничтожить десятки невинных душ?
Единственный твердый и надежный хребет, который до сих пор вел его через жизнь — это чувство справедливости. Никакие цели и никакие причины не могут оправдать преднамеренного убийства невинного человека — вот единственная правда, в которую он верил.
Рик был защитой и возмездием не потому, что стал Альтарганом. Наоборот. Он стал Альтарганом, потому что по своей сути был защитой и возмездием. И в какую бы эпоху он не родился, был бы там Элгор или не был, Рик все равно оказался бы в гуще сражений.
До сих пор у него была сила идти с голыми руками против айра в храме, потому что он не мог видеть смерти невинных людей. У него было право ненавидеть Совет и императора — потому что их благо, каким бы они его себе не представляли, было построено на несправедливой крови.
А сейчас он оказался в шаге от того, чтобы это право потерять.
Сломаться. Разрушиться, как поруганный заброшенный храм. Превратиться из Альтаргана в того, кому плевать на чужие страдания. В Алрика Проклятого.
Мир сделал все, чтобы разбудить в Рике монстра. Но никакие цели и причины не могут оправдывать чудовище, потерявшего человеческий облик. Да, стоящему по колено в крови и объятому пламенем непросто сохранить в себе сердце. Но слабость — не оправдание. Слабость — это позор.
И, не говоря ни слова, Рик повернул обратно. Это оказалось даже сложнее, чем он мог себе представить. Зверь внутри яростно бился, желая вырваться наружу, ноги лошади вязли, пульс в висках стучал все громче, словно ощущая приближение прилива. Он возвращался не за каким-то незнакомцем, попавшем в беду — а за самим собой.
Бруно с улыбкой смотрел на его удаляющуюся фигуру.
— А ты переживал, — негромко сказал он Ноксу.
Лицо рыцаря посветлело.
— Я переживал, потому что видел… Но верил до последнего.
— А я ничего такого и не видел, — пожал плечами Бруно. — Клинок, чем не пачкай, клинком и останется.
И тут подал голос Эл, который, как оказалось, тоже внимательно наблюдает за происходящим.
— Лучше бы он сейчас на скаку этой особи голову снес…
На него с негодованием мгновенно обернулись все трое.
— Да ты вообще кто такой, жилище опарышей?.. — угрожающе поинтересовался Клыкастый.
— Не трогай его, — вмешался Бруно, нахмурившись. — Тебе что, других забот мало?
Из всех троих он единственный подозревал, кто перед ним: тень, которую Бруно носил на груди, как татуировку, узнала своего прежнего хозяина. Но вместо Рика лезть в ситуацию и что-то от себя разъяснять не собирался.
Элгор многозначительно взглянул на Бруно и усмехнулся.