— Да разве можно в таких делах надеяться на авось? Сто лет вас учили, а вы все свое. И надо же в такое время, как будто нарочно.
— Иди ты! — крикнул старый формовщик. — По шее захотел за такие слова?
— Ты нашу честь не марай! — рассердился Никифор Данилович. — Сначала разберись, а потом кричи, кто виноват.
— Стыдно мне за вас: «не марай нашу честь»! Я тоже Шкуратов.
— Ну хватит! — крикнул на брата Андрей. — Панику поднять всякий может. Слезай, не шуми!
— А ты бы лучше молчал! — огрызнулся Николай. — Тоже ученый, инженер, начальник цеха! Сидишь в своей конторе, в окошко смотришь да покуриваешь. На твоем месте в такой час нужно около каждой трубы, как возле новорожденного ребеночка, стоять. На цыпочках ходить да глаз не сводить, а ты на дальней дистанции управляешь.
В жарком споре люди не заметили, как подошел Косачев.
— В чем дело? Что за крик? — оборвал он спорщиков.
Николай повернулся к Косачеву, сердито сказал:
— Да вот, умники, Сергей Тарасович. Довели до позора. Труба под давлением лопнула. Опять про нас, про сварщиков, скажут, что мы виноваты? А нашей вины тут нет!
— Сколько атмосфер выдержала? — спросил Косачев.
— Семьдесят две.
— Отойдите в сторону, дайте взглянуть.
Все расступились, и Косачев стал осматривать трубу, медленно двигаясь от одного конца к другому.
Навстречу Косачеву шагнул из толпы бледный, покрывшийся потом Поспелов:
— Это я виноват, Сергей Тарасович. Моя вина. Николай отказывался варить этот шов, а я приказал. Шов был неплотно подогнан на середине.
— Что же, по-твоему, Вячеслав Иванович, наша промашка? — крикнул Никифор Шкуратов. — Это ты брось.
Поспелов повернулся, стал против Никифора Шкуратов а:
— Да, ваша промашка, Никифор Данилович. Не ваша личная, а вашей бригады формовщиков. Вы проглядели брак листопрокатчиков. Чуть скошенный срез листа. Достаточно отклонения на два-три миллиметра — срыв.
Никифор Данилович повернулся к бригаде: