Паденье в пространство,
паренье
на плещущих крыльях грифонов
прозрачно
твое, Никорцминда...
Я славлю исканья!
Веками,
храня и меняя обличье,
исканья
из камня.
Венец их пою,
прославляю величье
твое, Никорцминда!
— За нашего бога, мой Гурам! За бога, который не сидит на облаках, не моет бороду, не орошает землю дождем, который ради нас душу отдаст черту!
Я выпил и закрыл глаза. Кругом мерцало, переливалось море синих, розовых звезд. Потом я почувствовал на плече чью-то огромную лапу и открыл глаза. В тумане вырисовывался незнакомый великан с бухгалтерскими счетами в руках. Это был не бог. Это был черт, явившийся за нашими душами.
...Мать сидела у окна и что-то читала. Она была настолько увлечена, что не заметила, как я вошел в комнату. До сих пор я ни разу не говорил ей, что пишу стихи. Она, в свою очередь, никогда об этом меня не спрашивала. Тем не менее я чувствовал, что мать о чем-то догадывается — часто ночью, мучась над непокорной рифмой, я вдруг замечал ее любопытный, настороженный взгляд. Мысли мои путались, я закрывал тетрадь и ложился спать. И вот сейчас я понял, что в руках у матери моя заветная тетрадь.
— Мама!
Мать вздрогнула, быстро захлопнула тетрадь и испуганно взглянула на меня.
— Эту тетрадь, сынок... — она запнулась. — Ты не обижайся... Прочту и положу на место.
Во взгляде матери я уловил мольбу, и мне стало ужасно неловко.