Только взрослым понял одну истину, о которой старательно умалчивают женщины. Не, я вовсе не женоненавистник, наоборот! Просто культурная норма не бить женщин — двойная. Женщинам тоже нельзя бить мужчин. Понятно, что всякое случается, но вот так, ради забавы или из желания самоутвердиться, нельзя. С большой буквы Нельзя.
Ситуация бесит до предела. Меня выбрали на роль жертвы, мальчика для битья и совсем не в переносном смысле. С чего это вдруг? Драка с троицей центровых понятна, традиционная вражда. И бить меня, скорее всего, изначально не хотели. Будь я лапочкой, молча стерпел бы толчок, возможно, пару обидных словечек и всё. На этом кончилось бы всё!
С этой парочкой говнюшек всё не так. Меня планируют жестоко отлупить просто забавы ради. Как выбивает хулиган окна в дачных домиках. Ради весёлого звона разбитого стекла.
Меня окончательно затапливает бешенство. В такие секунды остро до самого нутра понимаю свою подружку Зину. Офигительное чувство! Всё можно, все запреты нахер, на любой ущерб — плевать! Ща, я вам устрою!
Той букве зю, что слева — апперкот правой в глаз. Тёмненькая вскрикивает и падает на четвереньки. Второй букве «Г» — апперкот левой в нос. Та дёргается словно кобыла от хлыста, ахает, но не падает. Ничо, ща дойдёт до тебя очередь. Погоди, только окончательно расплачусь с младшенькой. Немного отхожу назад для разгона и с размаха всей ступнёй въезжаю в корму. Ш-шмяк! Та валится на землю окончательно.
Пылающий неутолённым бешенством подскакиваю к старшей. Та находит силы попытаться спастись бегством. Ню-ню. Легко настигаю, сзади сбоку бью в печень. Теперь точно не побегаешь. Печень и селезёнка для бега очень важны. Тварюшка воет от ужаса, я кручусь рядом. Удар по внешней стороне правого бедра, известный, как удар «по тормозам». Теперь левого! Скорость падает почти до нулевой, фактически тварь ползёт стоя. Теперь самое главное — фасад. В глаз! Ещё раз в нос! В другой глаз! Ещё, ещё…
— Ви-и-и-т-я!!! — Неожиданно врубается ревун, встроенный в Басиму. Глять!
Ладно. Всё равно почти всё сделал. Напоследок с разгона бью ногой в зад. Старшая шалашовка падает на четвереньки. Я выдыхаю, старательно и с огромным усилием делаю невинное лицо. Невинное и обиженное. И только тогда оборачиваюсь к спешащей на помощь (кому?) бабушке.
— Ба-а-а! — Тяну жалостно и продолжаю хныкать. — Они на меня напали и побили…
Басима остолбеневает. Как в анекдоте: ты кому веришь, мне или своим бесстыжим глазам? Мне сильно помогает кровавая дорожка из правой ноздри. Мысленно угораю от хохота. Только что Басима видела, как я безжалостно и жестоко избиваю девчонку. Но и у меня самого вид заметно пострадавшего. Не сам же себе нос разбил.
Спасает бабушка этих гадюк, натурально спасает. Не знаю, когда бы сам остановился. И сильно сомневаюсь, что эти твари сохранят привычку избивать мелких. Если что, я на всё лето здесь.
Во дворе при объяснениях с бабушкой усиленно тренируюсь в роли мальчика-зайчика. И в методах переноса на старую голову всех проблем.
— Бабушка! Ты почему не предупредила, что у вас полсела долбанутых?! Только вышел!
Интонации товарища Саахова из «Кавказской пленницы»: «Клянусь, ничего не сделал, слушай. Только вошёл»…
— Только вышел, бабушка! — В голосе вселенское отчаяние при виде грандиозной несправедливости и такой же мерзости. — Ничего не сделал, ничего не сказал! Вдруг подходят и начинают бить!
— Мог бы меня позвать.
— И чтобы ты сделала? Догнала бы их? — Скептически кривлю губы. — Не, бабуль. Пусть лучше они от меня бегают, чем я от них. Или ты за ними.
История имеет продолжение через полчаса. Тварюшки приводят к нам матушку. Вернее, одна из них. Старшая.
С решительным видом калитку отворяет женщина средних лет, средней полноты с лицом средней побитости жизнью. Видать, и выпить не дура, хотя вряд ли запойная. За руку тащит дочурку, лицо которой испятнано наливающимися синяками. Как будто пьяный в сиську гримёр над ней поработал, и тени на лице расположил, как попало. Рассматриваю дело рук своих с удовлетворением. А что? Гримёр старался.
А ещё хвалю себя. Бестолковая Басима пыталась меня умыть. Не дался. Аккуратно смыл почти всю кровавую подсохшую дорожку, но именно что почти. След до верхней губы оставил. Это улика и доказательство, что я безвинно пострадал.