– Очевидно, они просто хотят меня сломать, – сказал изгнанник.
– Аристид говорил что-то в этом роде. Он посчитал, что может мне доверять, и послал предупредить тебя, прежде чем они придут. Это будут скифы – по меньшей мере десяток. Тебя задержат от имени собрания.
– Если я пойду добровольно, они скажут, что я нарушил условия изгнания, – устало произнес Фемистокл, – а это карается смертью. Если же окажу сопротивление, меня просто убьют…
Осушив кубок, Кимон заметил, что частички пыли въелись в его кожу, будто клеймо раба. Он скакал как сумасшедший, рискуя своей шеей на бездорожье, чтобы выиграть для Фемистокла время и сообщить новости, заставившие его устыдиться того, что он афинянин.
– Надежда еще есть, – сказал Кимон. – У тебя в Афинах союзники. Аристид, конечно, выступит за тебя, и Ксантипп тоже, хотя он болен уже несколько месяцев.
– Нет… – тихо произнес Фемистокл. – Нет, теперь я и сам вижу. Они слишком многим мне обязаны и поэтому всегда будут меня ненавидеть. Я даже не могу остаться и спокойно жить здесь. Им всегда будет мало.
Он пребывал в задумчивости, а когда встряхнулся, глаза его прояснились, голос окреп. Протянув руку, он схватил гостя за запястье.
– Прими мою благодарность, Кимон. Я знаю, твой отец Мильтиад гордился бы тобой.
– Ты выступал на его похоронах, – сказал Кимон, – когда мир отвернулся от него. Я остаюсь твоим вечным должником.
– И теперь весь мир отвернулся от меня, – горестно добавил Фемистокл.
Поднявшись из-за стола, он принял оружие гостя из рук сына и передал Кимону.
– Как дела в Афинах? – внезапно и как будто с неохотой спросил Фемистокл.
– Город растет и полон жизни. Эсхил написал новую пьесу о Марафоне. Ты, конечно, в ней тоже присутствуешь.
Фемистокл застонал:
– С удовольствием бы на это посмотрел. Можно ли попросить переписчика прислать ее мне?
Кимон кивнул:
– Я довольно хорошо его знаю. Думаю, он сделает мне такое одолжение. – Он поднял ладони, останавливая протесты Фемистокла. – Пожалуйста, для меня это честь.
Фемистокл с благодарностью взял его за руку:
– Ты не представляешь, как мне приятно это слышать! Я не получаю здесь ничего – ни пьес, ни стихов. Аполлон счел бы это место пустыней. Человеку нужно больше, чем только рыба и хлеб…
Он замолчал, уставившись в невидимую даль, снова обдумывая доставленные Кимоном нерадостные вести. Гость пристегнул к поясу оружие и застыл в нерешительности.