Слова застряли в горле. Гай отвернулся и закрыл за собой тяжелые ворота. Двигавшаяся размеренным шагом похоронная процессия ушла недалеко, и он пошел за ней, расправив плечи и с болью в сердце.
Погребальный костер был сложен за городской стеной, неподалеку от фамильной усыпальницы. Хоронить людей в пределах Рима запретили уже давно, десятки лет назад, поскольку земля требовалась для строительства. Гай молча наблюдал за тем, как тело его отца положили на пирамиду, сложенную из пропитанных ароматическими маслами поленьев, хвороста и соломы. В воздухе повис тяжелый цветочный запах, и плакальщицы сменили скорбные причитания на песнь надежды и возрождения. Служитель, готовивший тело Юлия к кремации, вручил Гаю зажженный факел. Темные глаза и спокойное лицо выдавали в нем человека, привыкшего к смерти и горю. Гай поблагодарил его вежливо и бесстрастно.
Понимая, что все смотрят на него, он подошел к костру, полный решимости не выказать слабости на глазах у публики. Рим и отец наблюдают за ним – не споткнется ли, не дрогнет ли. Этому не бывать.
От тяжелых запахов пошла кругом голова. Гай протянул руку с серебряной монетой, открыл безвольный, уступчивый рот и положил монету на сухой, холодный язык. То была плата перевозчику Харону, переправлявшему души умерших в мир мертвых. Осторожно закрыв покойнику рот, Гай сделал шаг назад и поднес дымящийся факел к облитой маслом соломе, засунутой между ветками у основания костра. Ему вдруг вспомнилась почему-то вонь от горящих птичьих перьев, но осмыслить это воспоминание он не успел.
Пламя схватилось быстро, побежало с треском по сухому хворосту, заглушая голоса плакальщиц. Гай отступил еще дальше. Лицо раскраснелось от жара, держать факел становилось все труднее. Он был еще ребенком, но детство вдруг закончилось. Город звал его, а он еще не был готов. Но Гай будет верен памяти об отце и примет все вызовы, один за другим. Через три недели он покинет поместье и войдет в Рим.
И все же в конце он заплакал.
– Рим, самый большой город на свете. – Марк в изумлении покачал головой, когда они вышли на огромный, вымощенный камнем Форум.
– Только вблизи понимаешь, какое все гигантское, – заметил Кабера, чья обычная уверенность сильно пошатнулась. Пирамиды в Египте, насколько он помнил, были выше, но тамошний народ смотрел в прошлое, а эти громадные строения предназначались для живых людей, и он ощущал заключенный в них оптимизм.
На Александрию увиденное тоже произвело сильное впечатление, хотя она больше удивлялась тому, сколь многое изменилось здесь за пять лет, с тех пор как отец Гая купил ее для работы на кухне. Интересно, жив ли еще бывший хозяин ее матери? Его лицо всплыло перед глазами, и девушка содрогнулась, вспомнив, как жестоко он обходился с ними. Ее мать так и не получила свободу и умерла рабыней от лихорадки, поразившей обитателей сырого подвала дома, где содержались выставлявшиеся на продажу рабы. Такие случаи были нередки, и организаторы торгов обычно избавлялись от нескольких трупов в месяц, получая по паре монет за каждый от дельцов, зарабатывающих на продаже золы. Времени прошло немало, но девушка до сих пор помнила восковую неподвижность застывшего тела матери. Она снова поежилась и тряхнула головой, отгоняя тягостные воспоминания.
«Я не умру рабыней», – подумала она. И Кабера повернулся, будто услышал ее мысли, кивнул и подмигнул. Александрия улыбнулась ему в ответ. Кабера понравился ей с самого начала. Он тоже был другой и нигде не чувствовал себя своим.
«Я научусь делать какие-нибудь полезные вещи, буду их продавать и куплю свободу», – решила Александрия, понимая, что так действует на нее Форум. Ну и пусть – что здесь такого? Почему бы и не помечтать в городе, казавшемся делом рук богов? Вот обычный дом, сразу понятно, как его строить, но кто придумал, как возвести эти колонны? Все было такое яркое, такое чистое, совсем не то что на узких, грязных улочках, где отвратительные мужчины покупали ее мать на час, отдавая деньги хозяину.
На Форуме не было ни проституток, ни нищих, только хорошо одетые мужчины и женщины, которые покупали, продавали, ели, пили, спорили о политике и деньгах. Вокруг площади высились грандиозные храмы из дорогого камня; величественные колонны, вызолоченные сверху и снизу; торжественные арки, воздвигнутые в честь военных триумфов. Поистине в Риме билось сердце империи, и это чувствовали все. Здесь веяло уверенностью и высокомерием. Пока едва ли не весь остальной мир копался в грязи, этот народ приобрел могущество и накопил невероятное богатство.
О недавних беспорядках напоминали только угрюмые легионеры, стоящие на каждом углу и наблюдающие за толпой холодными глазами.
– Здесь все сделано так, чтобы человек чувствовал свою незначительность, – пробурчал Рений.
– Вовсе нет! – не согласился Кабера, с изумлением глядя вокруг. – Я, например, горжусь тем, что люди умеют строить такое. Удивительные мы создания!
Александрия молча кивнула. Видя все это, хотелось верить – ничего невозможного нет. Человек способен достичь всего… даже свободы.
Мальчишки-зазывалы приглашали горожан в сотни крохотных лавок и мастерских, разместившихся по периметру площади. Брадобреи, плотники, мясники, каменщики, золотых и серебряных дел мастера, горшечники, ткачи – перечислить всех мастеров было невозможно, а шум и краски сливались воедино.
– Вон там храм Юпитера на Капитолийском холме. После встречи с твоим дядей Марием мы вернемся сюда и принесем жертву.
Под лучами утреннего солнца Тубрук расслабился и даже улыбался. Вдруг он поднял руку.
– Мы едва не преградили путь вон тому человеку. Это старший магистрат, ему мешать нельзя.