Программист жизни,

22
18
20
22
24
26
28
30

Завтра в девять утра будет поздно. Убийство произойдет в двенадцать пятнадцать ночи, если верить предсказанию – но как ему не верить, если оно уже сбывается?

– Я приеду к вам прямо сейчас!

Моя мгновенная готовность, кажется, смутила Сотникова. Ему стало неудобно, что вот срывает человека на ночь глядя, он даже сделал попытку меня отговорить, но я настоял. Мы договорились, что он встретит меня в вестибюле первого этажа – реабилитационный центр находился на четвертом, а остальные три этажа занимала частная больница разнообразного профиля.

Полина сидела совершенно подавленная. Я передал ей наш разговор с Сотниковым. Она согласилась, что ехать мне нужно сейчас и, грустно улыбнувшись, добавила:

– А я и не сомневалась, что все так и будет, и что ни в какую Болгарию мы не поедем.

Я понимал, чего она боится, но не знал, как ее успокоить. Людочка опять разобиделась. Демонстративно перекинув полотенце через плечо, уто́пала в ванную.

– Не переживай! – сказал я Полине.

– Видишь, – она покачала головой, – это был ты. Там, в отражении. Пожалуйста, будь осторожен. – В ее глазах, которые меня не видели, был такой ужас, что я хотел плюнуть на все и остаться.

– Нет, нет, ты иди, – догадавшись, о чем я подумал, сказала Полина. – И постарайся не опоздать.

* * *

К клинике я подъехал в начале двенадцатого – за час до убийства. Но в холле, где мы договорились встретиться с Сотниковым, не было никого. Даже охранник куда-то вышел. На столе рядом с монитором лежал раскрытый журнал и стояла чашка с недопитым кофе. «Этот-то куда делся?» – зло подумал я и пошел по лестнице на четвертый этаж.

Полина очень точно описала расположение коридора, когда передавала свои видения, поэтому кабинет Сотникова я нашел без труда. Дверь оказалась закрыта. Я постучал, подергал ручку – никто не отозвался. Это мне очень не понравилось, но я стал себя успокаивать, что, может, Сотников, как и охранник, куда-то вышел. Подождал минут пять – врач не вернулся. В клинике было на удивление тихо. Я выглянул из-за угла в общую, так сказать, жилую, часть. Пост дежурной медсестры был недосягаемо далеко, в противоположном конце длиннейшего коридора. Решив больше не ждать, я открыл дверь отмычкой Бориса, которую прихватил с собой на всякий случай.

Первое, что мне бросилось в глаза, когда я вошел в кабинет, – это часы на стене. Они показывали неверное время, судя по всему, были сломаны, но, к счастью, висели на месте. Я вздохнул с облегчением и уже без всякой опаски осмотрелся. Возле рабочего стола на полу валялась фотография молодой женщины в рамке с разбитым стеклом, а возле шкафов с книгами и папками лежало тело убитого доктора. В том, что он мертв, у меня не было никаких сомнений. И рана на голове – удар тяжелым предметом, – и его остекленевшие глаза, застывшие в вечном испуге, и особая бледность – все говорило об этом. А главное, об этом еще утром сказало видение Полины. И все же я долго, но, конечно, безуспешно, пытался нащупать его пульс.

Прежде чем вызвать полицию (звонить знакомому следователю я не стал, и не только потому, что хотел переиначить пророчество, но и потому, что в такое время Серега Битов уже мирно спит), я тщательно осмотрел место убийства. Зачем? Во-первых, из профессионального упрямства. Да, доктор Сотников так и не стал моим клиентом, но я-то детективом быть не перестал. А во-вторых, из-за видений Полины. Кроме настенных часов и времени смерти нарколога, было и еще одно расхождение с картиной, увиденной Полиной: на Сотникове не было пиджака. Осторожно, прихватив носовым платком, я поднял фотографию в рамке и долго смотрел на девушку, пытаясь понять, знакомо мне ее лицо или нет, видел я ее раньше или не видел. Согласно пророчеству, она должна была мне кого-то напомнить. Но не напомнила. Это была абсолютно не знакомая мне девушка. Я вытащил фотографию из рамки и повернул оборотом. Надпись «Вчера наступит завтра» на ней имелась. Почему-то именно эта деталь, совпавшая с видением, произвела на меня наиболее сильное впечатление, показалась роковой, предвещающей неизбежный конец, как черная метка. «Ну, что ж, просто еще одно совпадение, – сказал я себе в жалкой попытке самоуспокоиться, – только и всего». Так же осторожно я вставил фотографию в рамку и положил на место, достал телефон и вызвал полицию. А потом позвонил Полине, на тот случай, если потом такой возможности у меня не будет.

И оказался прав: возможности действительно не оказалось.

* * *

Остаток ночи я провел в КПЗ – наши доблестные полицейские все же решили меня задержать. А перед этим раз сто заставили повторить мои, «пока свидетельские» показания. Я все честно им рассказал. Почти все. Два факта мне пришлось утаить: видения Полины – это им совершенно ни к чему, – и способ, каким я проник в кабинет Сотникова. По моему рассказу выходило, что кабинет был открыт. Они слушали меня с большим недоверием. Больше всего смущал ключ. «Если убийца унес ключ, то почему тогда оставил кабинет открытым? А если не собирался запирать кабинет, зачем тогда прихватил с собой ключ?» – вполне логично вопрошали они. Пришлось сыграть дурака. Я делал недоуменное лицо, пожимал плечами, даже пытался возмущаться: «Вы меня спрашиваете? Откуда мне знать, почему убийца так поступил?» Наверное, роль дурака мне удалась не вполне, поэтому меня и задержали.

Вызволил меня из темницы Серега Битов, в прошлом – мой однокурсник, а в настоящем – следователь прокуратуры. Как только утром он пришел на работу, как только узнал последние новости, так сразу и начал действовать. Через час я был на свободе. Честно говоря, на это и рассчитывал, поэтому не сильно расстроился, когда меня препроводили в КПЗ, понимал, что надолго там не задержусь. Единственно, что меня угнетало, – Полина. Но тут я надеялся на Людочку. В критических ситуациях эта несуразная в обычное время особа проявляла себя с самой лучшей стороны. Она могла и утешить, и отвлечь от неправильных мыслей.

Серега меня спас, но был очень разгневан, обругал дураком (может, мне не нужно было перед оперативниками роль играть, просто проявить свою истинную сущность?) за то, что не позвонил ему ночью, и потребовал, чтобы от этого дела держался как можно дальше. Но я и так не собирался заниматься убийством Сотникова. Зачем? Он ведь не стал моим клиентом. И потому с чистой совестью пообещал Сереге, что никуда не влезу. Ну разве я знал тогда, что уже на следующий день нарушу это обещание?

Кстати, в том, что я стал клятвопреступником, виновата Полина. Это она разожгла во мне то непреодолимое любопытство.

Домой я приехал в одиннадцать. Полина и Людочка встретили меня так, будто я не ночь отсутствовал, а целый год пропадал на войне. Сестрица наполнила для меня ванну с какими-то особыми благовониями (мне, впрочем, они не показались благом), накормила завтраком, больше напоминающим обед у Пантагрюэля, и все причитала и хлопотала. К счастью, Людочкин самолет вылетал в два часа дня, а до этого ей еще нужно было заехать в агентство и сдать наши путевки. Поэтому сильно утомить она не успела: в самом начале первого я посадил ее в такси, мы расцеловались, и она отбыла.

Наконец-то мы с Полиной остались вдвоем. В агентство решили сегодня не ехать. Если кому-нибудь срочно понадобятся наши услуги, позвонят на домашний. Я принес трубку радиотелефона в спальню, и мы легли спать – ночка выдалась и у меня, и у нее бодрствующая.