Он отковал Женю от батареи и, бережно поддерживая, повел из подвала наверх. Они поднялись по лестнице на второй этаж, прошли по длинному коридору, который упирался в низкую, неказистую, выбивающуюся из общего дизайна дверь. Парень открыл ее ключом, и они оказались в небольшой, довольно уютной комнатке.
– Здесь пока поживешь. Ванная справа, ужин сейчас принесут. Я буду неподалеку, если что понадобится, обращайся. Меня Толиком зовут.
Слева была еще одна дверь. В эту дверь и вышел Толик – то ли Женина обслуга, то ли сторож. Судя по всему, там находилась вторая комната, смежная с этой.
– Да, – Толик вернулся, – бежать не советую. И дело не только во мне. Тут везде охрана и камеры к тому же.
А Женя и не собирался бежать сейчас. Разве же он не понимал, что это бессмысленно? Потом, после дела, на чужой, не на их, территории. Там так охранять его не смогут. А Нина все равно не выживет.
Глава 4
Операция называлась «Мальчик». Женя узнал об этом на следующее утро, когда приступили к генеральной репетиции кровавого действа. Часов в восемь его разбудили, отправили в ванную приводить себя в порядок, накормили завтраком, а потом под конвоем Толика снова спустили в подвал. На экскурсию. Всего на пять минут. Но этих пяти минут хватило, чтобы понять: надежды на спасение нет, бежать не стоит и пытаться, любое самовольное действие наказуемо, наказание одно – долгая, мучительная смерть.
Сначала Женя не мог ничего разглядеть – после яркого дневного света глаза не сразу привыкли к темноте. Но вот Толик, его слуга-тюремщик, подкрутил что-то в своей керосиновой лампе, и Женя увидел Нину.
Он не готов был к такому зрелищу, несмотря на вчерашний кошмар. Она лежала, скорчившись, в углу, на какой-то грязной подстилке. Сквозь разорванную в клочья одежду проглядывало истерзанное, в ужасных кровоподтеках тело, вместо правого глаза зияла страшная кровавая рана.
– Да, это она, твоя нежная любовница, – заговорил вчерашний интеллигентный голос из темноты. Женя вздрогнул – он не знал, что этот человек снова здесь, его Женя боялся больше всех, понимая, что он главный и именно от него зависит его собственная жизнь. – Красивая женщина была, ничего не скажешь. Сейчас, конечно, уже не то. Хрупкая вещь – красота, очень хрупкая. Как легко ее разбить и превратить в нечто совершенно противоположное. Грустно это, – говоривший горестно вздохнул. – А еще грустнее, когда ты чувствуешь себя виновником этого разрушения. Не правда ли, Женечка? – Он немного помолчал, а потом заговорил снова: – Но еще не все потеряно, то есть главное не потеряно, и ты можешь выправить положение. Нет, красоту Нине уже не вернуть, что да то да, но можно избавить ее от дальнейших мучений, можно спасти ей жизнь.
– Я же сказал, что сделаю все, я же сказал!
– Сказал. Вчера. А сегодня мог и засомневаться. Ведь были сомнения, ну признайся? И, наверное, даже в голову забредали крамольные мысли: сбежать, бросить свою нежную любовь, пусть разбирается сама. Но дело ведь вот в чем. Сама она ни в чем не разберется. Это во-первых. А во-вторых, ты в любой момент можешь занять ее место на этой самой подстилке, в этом самом углу. И твоя красота точно так же разобьется вдребезги. А потом… Ну, о том, что будет потом, лучше и не говорить. Мне трудно говорить о таких вещах, просто язык не поворачивается. Даже помыслить страшно – мурашки бегают по коже, и к горлу подступает ком. Ты ведь тоже очень красивый мальчик. Я люблю и ценю красоту, и мне очень, очень тяжело ее разрушать.
– Но я же не отказываюсь. Пожалуйста, отпустите Нину, я все сделаю.
– Отпустить? Как же можем мы ее отпустить? Ниночка – наша заложница.
– Я имел в виду, переведите ее отсюда куда-нибудь наверх, в комнату, в нормальные условия. Ей нужна медицинская помощь, ей нужно что-нибудь поесть и… Да она здесь просто умрет.
– Нет, она останется в подвале. Медицинскую помощь мы ей окажем, а насчет всего остального… Видишь ли, мне очень жаль, но нормальные условия мы ей создать не можем. Иначе мы лишим тебя стимула к работе.
А теперь приступим к занятиям. Планы несколько изменились. Вполне вероятно, что уже сегодня ночью ты понадобишься. Во всяком случае, ты должен быть подготовлен. Иди, мой мальчик, и будь прилежен в обучении.
Толик подхватил фонарь и повел его из подвала. Как и вчера, они поднялись по лестнице на второй этаж и прошли по коридору, но до комнаты, где Женя ночевал, не дошли, свернули в узкий проход между двумя массивными дверями, обитыми черной кожей. Толик открыл одну из них, втолкнул вовнутрь Женю, а сам остался снаружи.
Женя огляделся. Это была большая комната, сплошь заставленная мебелью. Она поразила его какой-то изысканной старомодностью, несколько вычурной и претенциозной, но обустроенной с большим вкусом и знанием дела: все здесь было подобрано одно к одному, ничто не выбивалось из общего стиля – ни тяжелые бархатные портьеры, ни дубовая мебель, ни огромная кровать под кружевным балдахином.
Растерявшись, Женя сделал несколько шагов вглубь комнаты и остановился, не зная, для чего его сюда привели и что он будет делать дальше. Он еще раз огляделся – комната казалась необитаемой, но готовой по первому требованию принять своих странных жильцов, для того чтобы они могли сразу же с комфортом здесь расположиться – поужинать при свечах за этим старинным необъятным столом, провести ночь любви на этой кровати за вызывающе роскошными занавесками, хорошо, со вкусом отдохнуть или решить какие-то свои тайные дела, ведущие от жизни к смерти и от смерти к жизни. Нет, не решить, а пока просто прорепетировать. Ну конечно, комната эта – только сцена, малая ученическая сцена, репетиционный зал.