Реквием Сальери,

Этот образ теперь его и преследует. Дополненный собственными, шаблонными деталями. Потому что никакого гусиного пера на картине Крымова нет, и чернильницы тоже. Зато есть зеркало, в котором отражается лицо – не Крымова и не Сальери, а его, Виталия Соломонова. Что Васька хотел этим сказать? Назвать виновника своей смерти? Или решил показать, что только он, Виталий Соломонов, может быть отражением чужого лица? Но тогда получается, Крымов обо всем догадался? Догадался, что методика вовсе не его, а Альберта Мартиросяна? Но как, как Васька мог догадаться? Сам Виталий ему конечно же никогда об этом не рассказывал. С Мартиросяном они сто лет не виделись.

Мартиросяну вообще было не до того, чтобы с кем-то встречаться. У него тогда были две страсти – работа и Инга. Все время обе страсти и занимали, на встречи с друзьями его просто не оставалось. А со своей стороны Виталий сделал все, чтобы о их совместной работе с Альбертом никто не знал. Чтобы вообще об Альберте не осталось ни слуху ни духу. Он даже компьютерщика нанял, чтобы тот подчистил все сайты в Интернете, где упоминалось имя Мартиросяна. Получалось, что Мартиросяна в мире науки и медицины как бы и не существовало вовсе. Потому что… ну, так было удобнее. И безопаснее. В первую очередь для самого Мартиросяна. И если Крымов решил, что Виталий у Альберта методику украл, то это неправда. Да, авторство мартиросяновских работ он приписывал себе, но лишь в интересах дела. Крымову этого не понять. И никому не понять!

Нет, не мог Васька ни о чем догадаться. Тогда что он хотел сказать своей последней картиной?

И почему Крымов олицетворял себя с Сальери? И почему теперь этот проклятый Сальери преследует его, Виталия Соломонова?

Говорят, Сальери в последние годы жизни преследовали несчастья. Что привело его к безумию – чувство вины, невозможность выразить мысль или тяжелая травма головы, которую он получил за пару лет до смерти? Интересно было бы осмотреть его травму. Еще интереснее было бы испытать на нем методику Мартиросяна. Смог ли бы Сальери в трансе комы наконец обрести то, что ему не давалось? Какую бы музыку он сотворил? И имело бы для него значение, что записывал бы его музыку кто-то другой?

Ваське Крымову нужен был лишь этот «неповторимый миг высшего вдохновения», как он сам потом это назвал. Он насладился им сполна. Правда, потом не смог жить как прежде. Зато история с картинами той француженки, как ее? – мадам Шарль – его, скорее, позабавила. И никакого скандала не вышло. Васька просто скупил все ее работы, по праву считая своими. Да ведь так оно и было: мадам Шарль просто была его руками, писала то, что Ваське приходило в голову, пока он был в коме. Другое дело Покровский.

Тот, склочник по жизни, раздул жуткий скандал из-за пары несчастных симфоний. Симфонии! Да кому они в наше время нужны? Вообще-то Покровский писал музыку к фильмам. Но, видите ли, всю жизнь лелеял мечту – писать настоящую музыку. Но дело не в том. Покровский показал свою истинную сущность: плевать ему было на процесс творчества, он хотел одной только славы. И когда эта слава досталась другому, не смог смириться. Потому-то и отравился потом, а записка ни при чем, записку он оставил для того же, для чего Васька картину написал – чтобы ткнуть рожей в дерьмо его, Виталия Соломонова. Потрясающая неблагодарность! Без него они бы никогда ничего не ощутили. Потому как, что греха таить, оба были вполне заурядными творцами.

А остальные… Тем уж вообще не понятно, чего не жилось. Вот, к примеру, этот банкир Свиридов. Какие такие ощущения дала ему кома, что он потом жить без них не смог, все бросил, пить стал по-черному и, в конце концов, застрелился? Он творчеством никаким не занимался, так что и творческого кризиса у него быть не могло. Ну, и черт с ними со всеми! Вот только петля на горле затягивается с каждым днем все сильнее. Медиумы дохнут. Выходцы тоже дохнут. Мартиросян подложил ему такую свинью, что просто убил. Инга вздумала обратиться в детективное агентство. Медиум Альберта, Соловьев, оказался из Светлого. Опасное совпадение, прямо-таки катастрофа. А теперь еще эти отморозки, которые должны были решить вопрос с детективом, куда-то пропали.

А ведь все так хорошо начиналось. Мартиросян носился со своей безумной идеей, никуда ее приткнуть не мог – все, к кому он обращался, над ним смеялись. И только он, Виталий Соломонов, понял, что идейка-то замечательная. Гениальная идея. Он создал все условия, чтобы Мартиросян мог без помех заниматься своим любимым делом, снял помещение в подвале своей больницы, оборудовал лабораторию, такую, что любой институт обзавидовался бы, оградил от всех житейских проблем. Работай, дорогой друг, и ни о чем не беспокойся. Сколько сил, сколько времени на все потрачено, да и, в конце концов, сколько денег! Разве после всего, что он сделал, Виталий не имел права на вознаграждение? Без него Альберт просто пропал бы. Без него все его идеи засохли бы на корню. Да и Инги бы никакой в его жизни не появилось, потому что к тому времени Альберт бы уже либо с ума свихнулся, либо подох под забором. Так что, можно сказать, Виталий просто взял его мозг в аренду. Ну, а раз так, значит, имел полное право на его продукцию. Это не воровство. Это… Ну, вот, к примеру, когда человек покупает собаку, кому принадлежит ее потомство? Ей? Нет. Хозяину собаки. Он может щенков продать, может сделать с ними все, что ему заблагорассудится. Так и тут.

Конечно, это грубый пример. На деле все было не так конкретно. Во-первых, Мартиросян не знал о его планах, да и вряд ли вообще об этом задумывался. Во-вторых, сам Виталий не представлял, что все зайдет так далеко. Все, о чем он тогда мечтал, – это со временем открыть собственную клинику. Методика Мартиросяна давала такую возможность. И в смысле денег, и в смысле всего остального. Ни о какой славе он тогда и не помышлял. Разве мог он подумать, что Мартиросян подойдет к такому открытию? Излечение любой болезни при помощи смерти, полное обновление мозга… На месте Виталия любой захотел бы его присвоить… да нет, при чем здесь это? Конечно, любому бы захотелось, чтобы такое открытие стало его открытием. Сон клеток, методика выведения из этого сна – ерунда на палочке по сравнению с тем, к чему подобрался вплотную Мартиросян.

Подобрался. А потом вдруг отчебучил этот фортель – решил кинуть его, удрать в смерть. Ведь ясно же, что не из-за Инги он вены себе вскрыл. Красивая история, но чушь собачья. Инга здесь ни при чем, и любовь ни при чем. Мартиросян от него сбежал, чтобы щелкнуть его по носу, не довести работу до конца. Вернее, думал, что сумеет сбежать, но в свою же ловушку и угодил. Умереть? Ну уж нет, такого удовольствия Виталий ему не позволил! Теперь главное, чтобы все получилось, как он запланировал, с остальным он уж как-нибудь разберется. Главное, чтобы Мартиросян еще какой-нибудь фортель не выкинул. С него станется. Оригинальный ход мыслей Альберта всегда ставил Виталия в тупик. Зато его полная непрактичность, оторванность от жизни играли на руку. Именно благодаря этой оторванности от жизни Виталий и мог долгое время скрывать от него положение дел. Если бы не старая газета с некрологом Крымову, которая случайно попалась ему на глаза, Альберт до сих пор бы не знал ничего о побочном эффекте своей методики: ни о медиумах, ни о том, что происходит в дальнейшем с пациентами. Какой он тогда поднял крик, вспомнить жутко. Орал, что они убийцы, что нужно пойти в полицию и во всем признаться, сообщить в Медицинскую Ассоциацию. Бог знает, что еще придумал! Оказывается, он, узнав из газеты о Ваське, провел целое расследование – вынес из его кабинета картотеку пациентов и навел справки о их дальнейшей судьбе. Вот ведь наивный идиот! Мог бы не трудиться, Виталий и сам уже давно все понял. Так он ему и сказал. Альберт взбесился, пришлось его пыл немного охладить, напомнить, что жизнь человеческая – хрупкая штука, а Инга девушка рассеянная и неосторожная, как бы чего с ней не случилось, вспомнить еще один старый мартиросяновский грешок.

Но ведь это были одни только слова, никто его Ингу и не думал трогать, а та старая история с Великсаром вообще просто к слову пришлась. Но Альберт испугался, выкинул новый финт – среди лета решил скрыться на горнолыжном курорте. Ход оригинальный, что и говорить. И все бы ему удалось – Виталию, конечно, в голову не пришло бы искать их с Ингой в таком месте. Но спасла полная непрактичность Мартиросяна. Он решил купить лыжи. Он даже не знал такой простой вещи, что лыжи можно взять напрокат прямо на курорте. Покупкой лыж в августе Мартиросян и привлек к себе внимание. Слишком много народу его видело, и потом прикинуть, что к чему, было довольно просто: лыжных курортов, действующих в летнее время, раз, два – и обчелся.

Виталий его, конечно, нашел. Но с того момента и начались главные неприятности. Все сошлось в одной точке, все события разом. Пятнадцатого августа – роковое число. Именно на этот день вылетал в Нальчик Мартиросян, именно на этот день была назначена операция «мэр», именно в этот день дурак и склочник Покровский назначил свое самоубийство. И тут не мог обойтись без шума и скандала: созвал массу народу в аэропортовский ресторан. Интересно, это тоже совпадение, что праздновать юбилей Покровский решил именно там? Или он знал, что Мартиросян в этот день вылетает? Да нет, не мог он ничего знать, совпадение. Но какое! Альберт не сразу понял, что к чему – к счастью, к счастью! – а то бы… Вообще неизвестно, чем бы все обернулось. О, будь благословенна его рассеянность, о будь благословенен он, Виталий Соломонов, за то, что держал этого младенца в стороне от всех дел. Покровского в лицо Мартиросян не знал. Но его поразило, что на юбилее играют «Реквием» Сальери – не просто неподходящая музыка звучит, а именно этот «Реквием» – иллюстрация к Васькиной предсмертной картине.

Альберт все-таки улетел в Синие Горы. Вместе с Ингой. Виталий дал им насладиться отдыхом недельку, потому что считал: там ничего произойти с Мартиросяном не может, будет сидеть, прижавшись, и никуда не дернется, а в Светлом нужно решать множество дел. Так и получилось, что Виталий вылетел в Нальчик только двадцать третьего. Это была вторая большая ошибка! Но разве мог он предположить, что эта дурында Инга со скалы сорвется? Альберт обвинил, конечно, его, но это неправда: они Ингу и пальцем не тронули, ни Виталия, ни его людей еще и не было тогда в Синих Горах, когда девчонка съехала в пропасть. И третья ошибка: нельзя было отходить от Альберта ни на шаг. Да он и ушел-то всего на полтора часа. Ну, мог ли Виталий подумать, что старый друг Мартиросян сыграет с ним такую злую шутку?

С врачами договориться оказалось просто, а вот переправить Мартиросяна в Светлый – гораздо сложнее. Особенно учитывая, что действовать нужно было быстро. Но Виталий и с этим справился. Уже вечером он стал вводить Альберту препарат. Он все рассчитал, да только… Впрочем, в конце концов дела более менее выправились. Мозг Мартиросна, этот бесценный аппарат, включился, вышел из спячки – Виталий не опоздал. Весь механизм действия методики был уже хорошо изучен: мозг пациента вскоре заработает с бешеной силой, и Альберт, хочет того или нет, будет продолжать свое гениальное исследование. Правда, через медиума. Но вычислить медиума нетрудно. Он повторит путь Алика и на последнем этапе обязательно окажется в Синих Горах, где и покончит с собой. Как только это произойдет, Мартиросян очнется – хотя это уже и неважно. Человек Виталия, который будет ожидать в гостинице, проконтролирует ситуацию, узнает адрес медиума, пробьет его по базе, и тогда можно будет изъять все наработки Мартиросяна из компьютера этого медиума.

Но все оказалось совсем не так, как он ожидал. С самого начала пошли сбои и неувязки. Или Мартиросян, будучи человеком нестандартным, на медиума действовал не так, как остальные, или дело в чем-то другом, не понятно. Но, вместо того чтобы работать, парень ударился в воспоминания об Инге. С одной стороны, это было на руку: медиум Соловьев не придал научное открытие огласке, чего Виталий больше всего опасался. Но, с другой стороны, результата-то не было. А потом вообще все пошло кувырком. Сменилось расписание с летнего на зимнее именно в тот день, когда из Светлого вылетел Соловьев. Человек, ожидающий в гостинице медиума (в какой именно день он там появится, было неизвестно, рассчитать можно было только приблизительно), пропустил приезд Соловьева. Сам Соловьев, вместо того чтобы просто снять номер и тихо почить, с чего-то вдруг разболтался с портье. Портье, встревоженный его идиотскими разговорами, решил проверить, все ли у него в порядке, – и спас его. Спас, тем самым прервав процесс «воскрешения» Мартиросяна. И все проблемы навалились враз. Только-только решили с Ингой, которой вздумалось лететь в детективное агентство к этой слепой ясновидящей, о которой она узнала от мужа – еще один промах Виталия! – так тут новые проблемы.

А теперь и вообще неизвестно, чем все обернется. Хорошо еще, что Альберт, наконец, взялся за ум и начал работать. Соловьев строчит как заведенный, день и ночь. Интересно, что он ощущает, что думает о своей гениальности? Можно ли ее прочувствовать, если она идет со стороны, если ты ею не обладал изначально?

Что ощущал Сальери, когда писал под диктовку Глюка «Данаиды»? Кто сейчас Соловьев – простой секретарь Мартиросяна или сам Мартиросян? Был ли бы счастлив Сальери, если бы стал медиумом Моцарта?

Как же Виталий устал! Но сон не идет. И глаз открыть невозможно. За сомкнутыми усталостью веками снова проступает ненавистная старинная комната. Тени передвигаются парами, в каком-то давно забытом танце. Сальери поворачивается к зеркалу – в нем отражается чужое лицо. Странно, это его совсем не пугает, не удивляет, словно так и должно быть. Но ужасно раздражает танец теней. Они движутся все быстрей и назойливей, в такт музыке, которая никак не зазвучит в его голове. Просто ступор – полное отсутствие звуков. Тишина. Абсолютная тишина. На какое-то мгновенье Сальери показалось, что он оглох. Первая теневая пара беззвучно доходит до конца комнаты, останавливается, поворачивается, за ней – все остальные. Тени кланяются, насмешливо поглядывая на него. Как бы хотелось исчезнуть, раствориться в этой немой тишине! Но ведь умереть для этого недостаточно. Вот и тени тому доказательство. Скрипнула половица под чьей-то призрачной ногой – и звуки вернулись. Ночь зазвучала, ночь разбилась на такты, ночь обрела тональность, вылившись в какой-то кощунственно дьявольский «Dies Irae»[2]. Тени, словно того и ждали, подхватили мелодию и разразились – да, именно разразились – новым танцем.

Можно ли танцевать под «Реквием»? Это уже настоящее издевательство… Можно, за мгновенье до смерти. А если ты сам себя к ней приговорил, то «Реквием» Сальери – самая подходящая музыка. Крымов с Покровским это поняли. Сам Сальери им подсказал? Или квинтэссенция дьявольского эликсира сатаны Мартиросяна заключала в себе эту истину?