— Так точно, Александр Михайлович.
— Иди, переоденься в гражданку и сюда возвращайся.
Началось, понял я и рванул на второй этаж, переодеваться. Скоро я всё узнаю, что здесь за тайны Мадридского двора. Натянул джинсы, ковбойку. На всякий случай рассовал по карманам свои документы, вытащил припрятанные марки и засунул их в носки. А для большего спокойствия, приладил внутри джинсов одну из отвёрток. Эрзац-оружие, так сказать. Надеюсь, до его применения не дойдёт.
— Вполне, вполне, — осмотрев меня, произнес Михалыч. — А ну-ка, рукава закатай. Вот, так лучше. Часов только не хватает. Сейчас, минутку, и он закопался в ящиках своего стола. — На вот, держи, — протянул он мне какие-то наручные часы на кожаном ремешке.
«Опять плюшки авансом? Что же меня там ожидает?» — думал я, надевая на правую руку простенькие часы в латунном корпусе с ничего мне не говорящим названием «Ruhla»[137].
Эти непонятные смотрины, с закатыванием рукавов и добавлением часов, вообще в конец запутали и озадачили меня. И, видимо уловив моё напряжение вперемешку с удивлением, старший прапорщик счёл нужным пояснить:
— Евгений, мы сейчас с тобой сходим на встречу с одним человеком, у него для тебя есть работа. Хорошая работа. Из армии сможешь на своей машине уехать. Но если не согласишься, то мы вернемся назад, и ты будешь просто служить. Подумай хорошенько, машина на дороге не валяется, тем более немецкая.
В ответ я просто молча покивал. Будь на моём месте реальный Женька, то он бы точно купился и побежал бы за предложенным автомобилем. Ну и я сделаю вид, что заинтересовался. Главное, не отказываться, что бы там ни было. А то, будет как в фильме — «бритвой по горлу — и в колодец!»[138] Правда, если это извращенцы, то придётся отбиваться. Ладно — прорвёмся. Надеюсь, всё будет хорошо.
…
Меня повели по ступенькам вниз, ещё глубже подвала. А затем по длинному и скудно освещённому подземному коридору мы шли наверное метров пятьдесят. Он точно вёл за пределы расположения, в окружающий склад частный сектор. Пару раз по дороге нам попались двери в кирпичных стенах. В конце этого длинного туннеля Александр Михайлович отпер дверь, и мы вышли к капитальной бетонной лестнице, ведущей вверх.
Через три пролёта по восемь ступеней оказалась ещё одна дверь, в которую старший прапорщик и постучал. А в ответ, тишина. Он постучал сильнее, но с тем же результатом. И только через пару минут его стука, с той стороны двери щелкнул засов, и она открылась.
— Ты где ходишь? — зло прошипел на немецком прапор открывшему нам эту дверь мужчине. — Я же предупреждал, что приду.
— Да молочник приходил, пришлось с ним постоять, поболтать, — с виноватыми нотками в голосе ответил мужик. — Проходите, не стойте, я закрою за вами.
Помещение, в которое мы вошли, оказалось полуподвалом, почти полностью заставленным деревянными ящиками с какими-то бутылками. Задерживаться в нём мы не стали. Как только встретивший нас запер дверь на засов, мы поднялись еще на один пролёт вверх и оказались, судя по газовой плите, на кухне.
Наверху, при ярком дневном свете из окон, я смог наконец рассмотреть того, к кому мы пришли. Худой, высокий, почти лысый мужчина, примерно за пятьдесят лет. С крючковатым носом и хитрыми карими глазами.
— Садитесь за стол, — произнёс он и первым подал нам пример.
И дождавшись пока мы рассядемся, спросил у прапора:
— Я так понимаю, это тот молодой человек, про которого ты вчера мне рассказывал?
— Да, Пауль. Евгений, это Пауль Майер. Тот человек, про которого я тебе говорил. А это, — он указал рукой на меня, — Евгений Лисин, мой подчиненный.
— Ойген Лисин, — повторил хозяин дома мое имя на немецкий манер. — Не, нужно что-то другое…