— Тем хуже, что он говорил вам это. Когда третьего дня покрепчал ветер, я слышал, как у него сорвалось замечание как бы невольно, замечание, которое сразу показало в нём опытного моряка. Меня не проведёшь. По этому замечанию я голову даю на отсечение, что в серьёзном случае посоветовался бы с ним; а вам он очки втирал… Это более, чем подозрительно, согласитесь… Он, видите ли, не может понять системы парусных манёвров, а сам не хуже меня управит шхуной. Во всём этом мало утешительного.
Наблюдение Нокса, что Джон опытный моряк, тогда как он уверял противное, подействовало на Урвича более всего остального.
Хотя он всё ещё не мог убедиться вполне, что шкипер не преувеличивает, но согласился, что осторожность не мешает…
Решили, во-первых, зарядить сейчас же оба пистолета и револьвер, а затем держаться возле юта по преимуществу, чтобы иметь убежище в каютах. Но главное — спать по очереди, чтоб не было времени, когда оба погрузятся в сон, и шхуна останется без надзора…
Условившись таким образом, установили дежурство.
Нокс взял на себя самую трудную часть ночи, то есть под утро, а с вечера обещал не спать Урвич.
— Ну, так что ж, теперь уж не рано! — сказал Урвич Ноксу. — Идите спать, а я вас разбужу, когда почувствую себя не в силах бороться со сном.
— Только не надо, — посоветовал шкипер, — чтобы заметили, что мы начеку и караулим их! Самое лучшее, вы сядьте у себя в каюте, затворите дверь и читайте книгу; пусть думают, что и вы спите… Ну, до свидания… А меня действительно, — добавил он, — что-то сегодня, как никогда, тянет на койку! Просто глаза слипаются совсем!
Он зевнул, пожал Урвичу руку и отправился к себе, а Урвич вышел на палубу, чтобы вздохнуть свежим воздухом перед тем, как засесть в каюте.
Когда он вышел, ему показалось, что мелькнула какая-то тень на юте у самого люка над кают-компанией.
Стоявший на небе полумесяц заволокнулся набежавшим облачком, и в полутьме трудно было разобрать, кто находился над люком.
Рулевой стоял на своём месте; это был не он.
Приблизившись, Урвич узнал старого Джона.
Не было сомнения, что он подслушивал или, может быть, хотел только подслушать то, о чём говорилось в кают-компании.
— Что вы здесь делаете? — сердито окликнул Урвич кока.
— А ничего особенного! — спокойно ответил тот, подперши руки в боки и закидывая голову.
Урвич, поражённый таким небывалым поведением Джона, оглядел его, но тот, видимо, не желая продолжать разговор, повернулся и пошёл прочь, насвистывая.
— Кой дьявол там свищет? — раздался голос с бака.
— Молчи! — повелительно отозвался старый Джон, и голос сейчас же замолк.
У английских моряков, обыкновенно всегда очень суеверных, свистеть на палубе считается преступлением, потому что это накликает неминуемую беду, и они очень ретиво относятся к этому.