— Это чтоб уехать?
— Чтоб уехать…
— А потом что?..
— А потом — не знаю…
— Вот то-то и оно! Да и что ж, банкирша она, дочь-то твоя? Ты так пойдёшь к ней, она и отсыплет? А пока что где ты будешь? Небось, жрать хочется?
— Пожалуй, хочется…
— А потом к ночи спать захочется?
— Вероятно!
— В ночлежный пойдёшь? А там облава будет. Тебя-то теперь, благодаря документику, уж по городу ищут, стрелочки пущены, а ночью без облавы в ночлежках не обойдётся, так ты и попадёшь прямо-прямёхонько… Ловко рассчитал…
— Так куда ж я денусь, чёрт! Я под мостом, либо в саду на скамейке не привык ночь проводить…
— Что так? Разве дурно на вольном воздухе, в особенности ежели темно совсем, так темно, что будто из этой темноты кто смотрит на тебя, а там вдалеке слышно, как река плещет?..
— Замолчи, говорю, не смей!..
— Опять «не смей»! Ну, идём со мной.
— Куда?
— В уголок укромный, где поесть дадут, а спать ляжешь, так облавы не будет. — Ёрш встал и взял за плечо Корецкого. — Идём, что ль, — повторил он, — я сам жрать хочу, да и горло промочить хочется… Мерзавчика раздавить теперь — разлюбезное дело…
Против «мерзавчика» трудно было устоять Корецкому. Он поднялся на ноги и пошёл за Ершом.
Они с реки повернули в немощёный переулок, потом миновали пустынный огород, перелезли через сломанный, полуразрушенный, гнилой забор и очутились на маленьком заднем дворе большого старого дома. На этот двор выходила нештукатуренная каменная стена с тёмными редкими окнами.
Несколько оконцев, словно слепых, выглядывало у самой земли из подвального этажа.
Ёрш нагнулся и постучал в одно из них.
— Ты, что ль, Ёрш? — послышался глухой голос из подвала, и оконце поднялось невидимой рукой, открыв собою чёрную дыру, в которой ничего нельзя было разобрать.