На спардеке возвышались две трубы.
Яхта шла полным ходом, но так плавно, что не было заметно ни малейшего толчка, и только винт шумел за кормой, и по этому шуму можно было заключить, что ход был очень скорый.
Крамаренко придвинул на палубу длинное соломенное кресло-кушетку; доктор посадил на него Урвича и сам сел рядом с ним.
Он вынул из кармана портсигар, раскрыл и протянул его.
— Хотите курить? Не знаю, как мои папиросы понравятся, но они настоящие русские.
Урвич закурил и с наслаждением затянулся, только теперь поняв, какое лишение испытал он, не имея последние дни папирос, которых не давали ему на «Весталке».
Он курил молча и соображал.
Было половина четвёртого дня, значит, солнце склонялось уже к западу, оно было по левую сторону от них, и они шли, выходило, к югу.
— Мы идём к югу? — проговорил Урвич.
— Так, верно, князь приказал, — коротко ответил доктор.
— А каков ход у яхты?
— Да как вам сказать, — улыбнулся доктор, — если я вам не совру, вы не поверите.
— Однако?
— От тридцати до тридцати пяти узлов!
— Не может быть! — воскликнул Урвич.
О такой скорости он никогда не слыхал и не считал её возможной для яхты.
— И при этом, — удивился он, — совершенно не слышно стука машины, точно один винт работает сам собою!
— Оно так и есть, — отозвался доктор, — эти трубы, что вы видите, вовсе не от той машины, которая служит двигателем, они проведены от добывателя электричества, и яхта работает электричеством.
— Так это новое слово?
— Не совсем, потому что электрические катера давно существуют; отчего же не существовать яхте?