Любить не страшно

22
18
20
22
24
26
28
30

— Прошу тебя, не претендуй на него. Он серьезно болен, ему будет трудно с тобой.

Она вскинула свои огромные глазищи, полные слез на меня.

— Мама рассказывала мне. Я знаю. Я — плохая мать. Прости меня. Мне тоже нужен развод. Но мой мужчина хочет своих детей. Он не примет Даню. Я не буду претендовать… И, если ты не против, я сама разводом займусь — точнее мой адвокат займется. Когда все сделано будет — позвоню, подъедешь — подпишешь.

Уфф, камень свалился с души! Ну вот и замечательно.

— Ну вот и хорошо.

Я встал из-за стола и собрался было уйти, но она схватила за руку.

— Матвей, что у тебя случилось? Может быть, я смогу помочь?

— Нет. Ничего не нужно. Только Даню оставь.

— Я понимаю, что виновата перед тобой. Ни разу за эти годы не приехала, не позвонила…

Если честно, я думал точно также. И врать, чтобы уменьшить ее чувство вины не собирался. Но и отношения выяснять сейчас мне было не нужно. Передо мной сидела совершенно чужая, не вызывающая никаких эмоций женщина. Даже физически она меня уже не привлекала.

И на ее фоне неожиданное воспоминание о Лизе заставило вздрогнуть. Мне безумно, до дрожи в руках захотелось ее увидеть. Так сильно, что буквально выбежав из кафе, я прыгнул в машину и помчался в Ярославль, стараясь не гнать слишком быстро.

В рекордные два часа был в родном городе. До окраины, где находился частный сектор и на одной улице неподалеку друг от друга жили Пылевы и Аверины-старшие, как принято говорить в нашей большой семье, добирался еще полчаса.

Думал только об одном, что у нас осталось очень мало времени. О чем буду говорить с ней, не знал. Единственное, что навязчиво крутилось в голове — она мне нужна, она мне дорога. Думал, что увижу, и дальше, по ходу, придумаю нужные слова.

Хорошо смазанные Сергеем ворота даже не скрипнули, когда припарковавшись возле их белоснежного домика, я вошёл во двор. Только-только начинало смеркаться и в беседке горел фонарь.

Я успел сделать всего пару шагов к дому по дорожке и увидел в беседке Лизу, стоящую в обьятиях мужчины. Я не понял, кто был с ней, да и не старался его рассмотреть. Она доверчиво положила голову ему на плечо, он гладил ее русые волосы.

И этот момент, когда она подняла свое личико, а он, придержав ладонью подбородок, поцеловал ее, я успел разглядеть во всей красе.

Мне осталось только резко развернуться и уйти. Что я и сделал.

20

…. С какой стати он полез целоваться? Это настолько поразило меня, что в первые секунды я даже не отталкивала, не сопротивлялась. И он осмелел — обнял крепче, прижал к себе. Я стала отбиваться в тот момент, когда язык Влада попытался залезть в мой рот. Это было так мерзко, что меня передернуло от отвращения. И ведь обнять себя я позволила сама — расстроилась очень из-за того, что он ничем помочь Матвею не может. Увидела сочувствие, поддержку с его стороны и проявила слабость, но на большее была не согласна. Оттолкнула и ушла в дом, не прощаясь, и не слушая, что она там кричал мне во след.

Потом, когда не могла заснуть, лёжа в своей постели, я сравнивала. Да, собственно, сравнивать было нечего. Матвей целовал, и я сходила с ума от желания, от нежности к нему. Его вкус, его запах кружили мою влюблённую голову. У меня подкашивались ноги, у меня дрожали руки… Мне было так безумно хорошо, что, закрывая глаза, я и сейчас могла пережить, почувствовать всю эту бурю эмоций. А это — никак, безлико, безвкусно… Единственное чувства — неприятие и раздражение.