— Прошу извинить. Но следователь Фалин сам лично говорил мне, что эта причина им установлена! — Путна опять посмотрел на Фалина, будто требуя от него подтверждения. Но тот с невозмутимым видом делал какие-то пометки в своем блокноте.
— Какие же это причины? Как вы думаете?
Арвид пожал плечами, как будто удивляясь такой неосведомленности Пешехонова, и ответил:
— Она покончила с собой, когда была в состоянии невменяемости. У нее была предродовая горячка. — Это он произнес твердо, четко, как заученную аксиому.
— И вы верите этому?
— А почему не верить? — Арвид снова пожал плечами. — Ведь этот вывод сделал следователь!
— А вы сами не думали над этим вопросом? Не искали иную причину?
— Думал. И долго. Но ничем другим я тоже не могу объяснить. Поступок ее так же нелеп, как и трагичен. — Лицо Арвида приняло скорбное выражение, и он печально покачал головой.
— Вы очень любили свою жену?
Арвид посмотрел на Пешехонова вдруг погрустневшими глазами и ответил:
— Да! Я очень любил ее. Хотя, быть может, внешне это не проявлялось. Но это объясняется моим очень уравновешенным характером.
— У вашей жены имелись основания быть вами недовольной?
Арвид внимательно посмотрел на Пешехонова, а затем ответил:
— Безусловно, были... Характер у меня далеко не ангельский, я был очень требователен...
— Нет! Вы не так меня поняли, — перебил его Пешехонов. — Я имею в виду: были ли вы верны своей жене? И была ли она уверена в этом?
Арвид сделал рукой протестующий жест и брезгливо поморщился:
— Что вы! Я был очень далек от чего-либо подобного. Проще говоря, меня другие женщины совершенно не интересовали.
— Вы часто ездили в командировки?
— Нет. Не часто. Всего два раза в Ленинград и два-три раза в Таллин.
— Вы уезжали один? Или вас к поезду провожали: жена, приятели?