Радован сообщил мне несколько анекдотов о Стефане Малом; вот один из них, резко очерчивающий характер черногорцев. Стефан был строг до крайности, но справедлив; черногорцы терпели его и чтили в нем Русского Царя, которому дали у себя приют и власть. – Раз он вздумал испытать честность своего народа самым странным образом: на распутье, между Цетином и Катаром, наиболее посещаемом черногорцами, положил он несколько червонцев – и золото осталось нетронутым несколько месяцев, пока он не взял его обратно.
Везде, между славянами греко-российского исповедания, находил я самое радушно гостеприимство и самое искреннее участие в моей судьбе, проявлявшееся даже в мелочах. – В Кастель-Ластве я хотел осмотреть развалины древнего здания, которое венчало дикий утес, возвышавшийся над морскою пучиной, недалеко от берега; не без труда убедил я своего хозяина сопутствовать мне: он боялся за меня, а не за себя; кое-как причалили мы к утесу, вокруг которого кипели волны, и лодка служила нам первой ступенью к цели, казавшейся вблизи еще неприступнее; утес был высок и обрывист, но мы кое-как вскарабкались на него и мое любопытство было вполне вознаграждено: древнее здание римлян, охраняемое своей неприступностью, сохранилось от влияния рук людских, и казалось самое время, которое, в этом случае, почти всегда работает за одно с человеком, пощадило его: не бойтесь, я не стану вам описывать древностей; знаю, что подобных описаний никто не читает; надо видеть эти здания, и по ним изучать историю их времен и обитателей. Спуститься с утеса было еще труднее, чем взойти на него, и я должен был прибегнуть в этом случае к средству весьма невинному, употребляемому детьми, не знающими назначения ног; желая привести в действие свои руки, как важное вспомогательное орудие, я опустился на земь… и таким образом хотел продолжать путь. – «Что вы делаете! – закричал с ужасом мой спутник, – вас видят с берега, и Бог знает, что подумают». – «А что подумают?» – «Скажут, что вы – простите, если так выражусь – что вы струсили». – Нечего делать, надобно было встать. Не без усиленного биения сердца начал я нисходить к лодке, и рад был всякому встречному терновнику, за который мог вцепиться.
Из Кастель-Ластвы в два часа достиг я Будвы, морем, оставив влеве островок Св. Стефана с крепостцой и Майну, вдали, на твердой земле. – В четыре часа времени сделал я переход из Будвы в Катаро, по прекрасной дороге, устроенной французами, которая тянется вдоль взморья, до Рагузы и далее. По этой дороге можно было бы разъезжать в экипаже, если бы во всей Боке был хотя бы один экипаж.
И в этот раз не зажился я в Катаро. Нестерпимый жар вытеснил меня отсюда, и я отправился в Цетин.
Глава VII
Историческое обозрение Черногории[15]
Во время пребывания своего в Цетине, я занялся тщательным осмотром здешнего архива и изучением некоторых черногорских летописей. Указателем в этом деле служили мне сведения, собранные Г. Милаковичем. Передаю здесь исторический очерк Черногории.
Самобытность Черногории начинается еще при сербских владетельных князьях. Черногория, вместе с прилежащей к ней Зетой, и под именем последней составляла округ Сербии, но правилась собственными своими князьями, из дома Бальсач, который состоял в родственной связи с Неманичами, удельными князьями Сербии. – Замечательно, что, в течение всего своего исторического бытия, Черногория не запятнала себя клятвопреступлением. Когда Сербия признала цареубийцу Велкамина своим владетельным князем, Черногория отпала от Сербии совершенно, гнушаясь ее черною изменой; но когда сербы провозгласили Лазаря Гребляновича своим князем, – черногорцы опять соединились с ними в одну семью, охранив однако свои права и своих собственных князей. Знаменитая битва на Косовом поле решила судьбу Сербии: с этой битвы, ознаменованной во всемирной истории смертью двух царей, Амурата и Лазаря, и падением Сербии, начинается историческая известность Черногории.
В то время Зетой управлял князь Баош, женатый на дочери несчастного Лазаря. Он спешил подать помощь своему тестю, но измена Вука Бранковича предупредила битву и падение Сербии. – Баош должен был вернуться назад и думать о безопасности собственного своего удела. Таким образом, он сделался независимым владетелем, отказавшись признавать над собой власть турецкого султана, и сохранил зерно свободы славянских племен. – Ему наследовал сын его Стратимир, прозванный Черным, по цвету своего лица, известный своим исполинским ростом и храбростью, а также тем, что передал прозвание «Черный» своему потомству. – Стефан, сын и преемник Стратимира, княжил в первой половине 15-го века, в годину славного Георгия Кастриота, прозванного Скандербергом, которому он помогал войском, как сосед и союзник, против общего врага христианства. – Стефан передал старшему из трех сыновей своих, Ивану, правление Зетой и Черногорией, а вместе с тем вражду Турецкой Империи, которую он нажил союзом своим со Скандербергом. По завоевании Албании и Герцеговины, все силы турецкие обратились на Черногорию; Иван Черноевич, без союзников, без денег, боролся с силами Империи; изнемогая в неровном бою, он сдал бразды правления брату своему, известному под именем Арванита храброго, и отправился искать помощи Западных держав. Но запад был слишком занят своим делом, и слово правды и веры не нашло в нем отголоска. Черноевич вернулся назад, и, с твердым упованием на Бога и на свой народ, предпринял один борьбу с Империей. Он оставил Жабляк, находившийся в соседстве турок и перенес резиденцию в Цетин, вновь им воздвигнутый; сюда же перенес он митрополию, и занялся внутренним устройством края, укрепил, со стороны Турции, реку Обод, известную под именем Черноевич, воздвигнул в горах несколько укреплений и сделал общее воззвание к народу. Воодушевленные примером черногорцы с восторгом откликнулись на его призыв. На общем собрании в Цетине определили считать изменником и уголовным преступником всякого, кто не примет участия в войне с Турцией, или уйдет с поля битвы, а в знак особенного к нему презрения одевать его в женское платье и, с прялкою в руке, водить по селам Черногории, – наказание гораздо ужаснее смертной казни.
Сила турецкая отпрянула от твердынь Черногории, и Черноевич спокойно кончил век, прославляемый и чтимый народом, который, и поныне, с восторгом вспоминает о нем и освящает его именем все близкое своему сердцу; он оставил Черногорию спокойную и расширившую свои владения до Лимы с одной стороны и до моря с другой, – пределы, до которых она впоследствии никогда не доходила.
Отдаленные владетели искали союза Ивана Черноевича. Одна племянница его, дочь Арванита-храброго была замужем за Радолем, владетельным князем Волошским, а другая, – за Стефаном Бранковичем, сыном знаменитого деспота Сербии Георга I[16]. Венецианская республика, которая по праву владычицы Адриатики наследовала, после падения Сербии, покровительство Катарской республики, искала дружбы Черноевича, чему свидетельствуют многие, заключенные между ними трактаты, между которыми особенно примечательны об определении границ Черногории.
Георгий, старший сын Ивана, принял бразды народного управления. – В его время несколько черногорцев, сопутствовавших его злополучному брату Стефану, прозванному Станоша, в Константинополь, приняли там, магометанскую религию; покровительствуемые турками, старавшимися подорвать христианство в Черногории, на котором преимущественно опиралась народная сила, эти отступники веры сделали впоследствии много зла своему отечеству. – Георгий думал распространением церковных книг воспламенить ревность к православию. Он достал из Венеции все типографские принадлежности, и в доме, построенном отцом его при реке Черноевиче, начал печатание книг. Его Октоих был отпечатан в 1495 году, т. е. через четыре года после напечатания первой Псалтыри в Кракове.
Георгий Черноевич не имел сыновей. Достигнув глубокой старости и убеждаемый беспрестанно своею женой, Марией, из фамилии венецианских дворян Моцениго, он решился сложить с себя бремя правления и провести остаток дней на родине своей жены. Прощаясь с народом, он завещал ему свою волю в следующих словах: «Оставляю вам по себе митрополита Германа и преемников его, митрополитов, пока сам Бог не сотворит для вас чего лучшего. Митрополит есть общий ваш отец и архипастырь. Его дом – общий дом молитвы; кто будет более заботиться о счастье вашем, как не общий ваш духовный отец; вы, по духу, чада его, и овцы словесного стада Христова, о котором он, пастырь ваш, станет пещись в жизни сей и в вечности. Прибегайте к нему в горе и радости; внимайте советам его. Вручаю ему герб, который употребляли в Бозе почившие Цари Сербские, предки мои, и я сам!» Народ рыдал, расставаясь со своим достойным правителем, и провожал его, вместе с митрополитом, до Катара.
Митрополит Герман принял по его завету бразды правления. – С этих пор начинается духовная власть в Черногории.
При Германе и достойных преемниках его митрополии и народа, Павле, Василии и Никодиме, турки часто покушались на независимость Черногории; они особенно действовали посредством «потурчаников» (черногорцев, принявших магометанскую религию), – но все их усилия уничтожались твердостью характера и неустрашимостью Святителей.
По смерти Никодима, Черногория оставалась несколько времени без пастыря, в ожидании сербского патриарха, который должен был поставить митрополита. – Потурчаники воспользовались этим временем и ввели турок в укрепление Иван-Бегово, находящееся при р. Черноевиче. Таким образом турки завладели главным рынком Черногории. После Никодима, Черногорией правили митрополиты Руфим Болевич, Пахомий Коман, Мардарий Корпечанин, Руфим Велекрайский, Василий Велекрайский, Виссарион Бойца и Савва Калугерич.
Виссарион Бойца вспомоществовал Венецианской республике в войне против Турции (1623), и дорого заплатил за это; оставленный венецианами в годину бедствия, он должен был принять на себя одного все силы Сулеймана, Паши Скутарского, и был на голову разбит. Турки проникли до Цетина и сожгли его. Черногория находилась на краю бедствия и тяжких испытаний: села ее пылали, народ гибнул в неровной битве, потурчаники сидели в укреплении Черноевич, самовластно правили базаром, повсюду сеяли раздоры и довершали народные бедствия. В этом положении черногорцы, с общего согласия, прибегнули к Даниилу Петровичу Негошу, и против его желания, против воли, избрали его своим архипастырем и вождем. Даниил рукоположен в 1700 году от патриарха Арсения Черноевича в венгерском городе Сечуе. Возвратившись в Черногорию, он приступил к делу жестокому, но неизбежному для спасения свободы и религии черногорского народа. Даниил созвал главарей и описал им с тем убедительным красноречием, которым он обладал, положение Черногории; указав на потурчаников, как на главных виновников такого положения, и, вместе с тем, как на искупительную жертву самобытности края, он требовал, чтобы потурчаники во всей Черногории были истреблены до одного; главари согласились и в тайне составили план всеобщего истребления. В назначенную ночь раздалась повсеместная в Черногории тревога; христиане кинулись к оружию, и кровь отпадших братий их полилась рекою. – Сицилийские вечери возобновились во всей ужасающей полноте своей. – Едва несколько человек успели искупить жизнь свою обращением в христианство; роды их навсегда сохранили прежние свои магометанские фамилии, как бы в память потомству о своем несчастном, некогда, заблуждении. Они и поныне существуют в Черногории под именами Алиичей, Мухамедоновичей и проч.
С этой ужасной ночи в Черногории не стало потурчаников.
Владыка Даниил, стремившийся всеми силами к уничтожению внутренних раздоров, к укреплению связи и единства в своем народе, направил его тревожную деятельность на соседей. Начало его правления ознаменовано частыми и успешными сшибками с пограничными турками. Одна из этих сшибок замечательна по своим небывалым последствиям. Черногорцы захватили в плен несколько турок, и на этот раз, против обыкновения, даровали им жизнь: речь зашла даже о выкупе их; тогда черногорцы потребовали за каждого пленного по одной свинье, с тем только различием, что величина свиньи должна была согласоваться с большей важностью и значительностью пленника: турки принуждены были согласиться на этот постыдный для них размен.
Со времени правления Даниила начинаются первые дружественные сношения Российской Империи с Черногорией. Петр Великий, приступив к войне с Турецкою Империей, первый постигнул всю важность военной диверсии со стороны Черногории. Посланные его с различными предложениями и словом дружбы, Милорадович и Лукашевич, произвели всеобщий восторг в Черногории, и без труда достигли цели своего посольства: черногорцы, немедля, всеми силами ударили на Албанию и Герцеговину и, торжествуя повсюду, отвлекли их силы от участия в войне против России. Несчастный мирный трактат при Пруте, в 1711 году, ничего не упомянул о Черногории, и Султан, недовольный этим поспешным миром, обратил шестидесятитысячный корпус, находившийся при Пруте, на Черногорию, желая излить на нее всю месть свою.
ebooksa