Я покачал головой. Его друзья смотрели на него, в их глазах был страх.
Я плюнул, слюна приземлилась на его ботинок.
"Меня тошнит от тебя", - сказал я. - "Если захочешь подраться - найди меня, и мы подерёмся. Но если ты опять начнёшь слать меня нахуй, я не буду таким милосердным. Как я и говорил, это всё пустая болтовня. Хочешь действий - ищи меня. Не хочешь действий - не открывай свой ёбанный рот."
Я повернулся и пошёл в школу, Майк последовал за мной. Повернув к Ричи спину, я знал, что мне нечего бояться. Я знал это.
Глава 3. Часть 5.
Обед. В прошлой жизни я обычно ел один, потому что у нас с Майком разное расписание. Но теперь я находился в центре внимания. Люди подходили ко мне, хотели поболтать о чём-то. Как я понял, я становлюсь популярным, но не уверен, что мне это нравится. Опять же, мне 32 года, не 15. Их разговоры мне не особо нравились.
Выслушав за пять минут большое количество глупых историй о сучках, машинах и наркотиках, я зашёл в кафетерий. Кафетерий всегда был наполнен самыми преуспевающими учениками. В тёплом воздухе витал аромат спагетти. Отовсюду были слышны разговоры и грохот пластиковых лотков по деревянным столам.
Я стоял возле дверного проёма, осматривая помещение и пытаясь найти место, куда бы я мог сесть. Множество учеников, что были здесь, ходили со мной на те же занятия. Они всегда игнорировали меня, потому что я отличался от них, и у меня нет желания дружить с ними. С буррито и газировкой в руках я сканировал место и, наконец, заметил одинокую фигуру, сидящую в конце команты.
Это Нина Блэкмур, будущий врач неотложной помощи. Как обычно, она сидела одна, ела со своего подноса и читала книгу. Мы с Ниной учились вместе не только в старшей школе, но и в средней, и в младшей. Она появилась в нашей школе, когда я был в третьем классе, новенькая ученица откуда-то. Это, в сочетании с шепелявостью, что была у неё в то время, обрекло её на непопулярность. Она всегда была объектом шуток, хотя в младшей школе они были куда ужаснее. Третий, четвертый и пятый класс необычайно жестоки к детям, что отличаются от других.
Я сам был виновен в этом. Придумывал обидные рифмы к её имени, высмеивал её, называл уродиной, издевался над её шепелявостью насколько жестоко, насколько способен четвероклассник. В средней школе она сходила к логопеду и избавилась от шепелявости, но это не сильно помогло. Она была аутсайдером, не принадлежала ни к какой группе, обреченная быть одна до колледжа. Уже потом она проявит себя, зарабатывая 130 тысяч долларов в год.
Но школьные годы навсегда оставят след на ней. Я знал её как фельдшера, часто перевозил пациентов в отделение неотложной помощи, где она работала. Среди фельдшеров и медсестёр у неё была репутация хладнокровной, мстительной суки. Она была тем врачом, который сомневался в каждом решении парамедика и фельдшера, независимо от результатов пациента. И она всегда делала мне самые резкие замечания. Я понимал, что это из-за того, что мы вместе учились и я издевался над ней в младшей школе.
Типичным примером её гнева является то, что произошло почти за год до моей переработки, в холодный январский день. Меня отправили на вызов к ребёнку с приступом в центр города. Парамедики не сильно волнуются по поводу таких вызовов к детям. Обычно у ребёнка либо есть история болезни, либо припадок возникает из-за высокой температуры. Приступы, как правило, не опасны для жизни.
Тем не менее, когда я вошёл в дом вместе с моим напарником и командой из Пожарной Безопасности Споканы, я взглянул на этого ребёнка и понял, что имею дело с чем-то большим, чем просто приступом. Ребенок, которому было лет десять, лежал на ковре возле дивана. Его кожа была синей, словно полицейская форма, и он не дышал. Его пустые глаза выпучились. Он лежал неподвижно.
Была короткая секунда паузы, за которую мы все включили этот режим - режим это-действительно-черезвычайная-ситуация. И тогда все глаза в комнате обратились ко мне, к фельдшеру, человеку, ответственному за весь этот беспорядок, ожидая, когда я скажу им, что делать
"Начинайте искусственное дыхание", - крикнул я одному из пожарных, она быстро открыла сумку и достала оборудование.
Я опустился на колени рядом с ребёнком и нащупал пульс на сонной артерии. Пульс есть, но слабый и очень медленный. Что, чёрт возьми, происходит? Я задумался, пытаясь всё понять. Десятилетний ребёнок не может вот так внезапно рухнуть и умереть от приступа. Здесь что-то не так.
Глава 3. Часть 6.
Мать была, по понятным причинам, в абсолютной истерике, но, пока я открывал дыхательный мешок и настраивал трубку, она сказала мне, что услышала странный шум и, войдя в комнату, увидела, что её сын лежит на диване в припадке. Это продолжалось некоторое время, а затем он просто остановился, как раз перед тем, как мы приехали. Больше он не дышал.
Она сказала, что у него до этого не было проблем со здоровьем. У него не было температуры, он был в полном порядке, когда она говорила с ним буквально за десять минут до того, как случился приступ.
Пока я доставал трубку для дыхания и ларингоскоп, пожарник начала делать искусственное дыхание ребёнку, проталкивая воздух в его лёгкие. Пока она делала это, мой напарник подключил ребёнка к нашей машине ЭКГ. Я быстро взглянул на показатели. Его сердце билось 30 раз в минуту, замедляясь с каждым ударом. Какого чёрта?