Все лгут

22
18
20
22
24
26
28
30

Самир ее так и называл: «мое маленькое чудо». Об Анне он редко говорил, но всякий раз, как это случалось, глаза его увлажнялись, а голос начинал дрожать.

– Знаешь, она быть такая красивая, что дома, в Париж, люди останавливаться, когда она проходить мимо по улице. Но она никогда этим не пользоваться. Со всеми быть одинаково милый.

Да, когда он так говорил, у меня что-то свербило в душе, хоть я понимала, что ревновать к умершей нелогично и даже непристойно.

Я глядела на фотографию улыбающейся женщины с двумя девочками – теперь осталась только Ясмин.

Или она все-таки это сделала?

Меня волной накрыло какое-то неприятное чувство, подкатила дурнота, причины которой я не понимала. Было ли тому виной исчезновение Ясмин, или вино, которое я пила накануне, или, быть может, отсутствие сна?

Я вернулась в кровать, скользнув в теплое гнездышко под пуховым одеялом, и прислушалась к дыханию Самира. Не услышав ни звука, я не на шутку встревожилась и нащупала выключатель ночника. Самир инстинктивно зажмурил веки. Я тут же потушила свет, чувствуя себя донельзя глупо: не было причины думать, что он испустил дух просто от отчаяния. Так что я почувствовала настоящее облегчение.

Он был жив. Он дышал.

Любимый Самир.

Бедный мой, любимый Самир.

* * *

Мы с Самиром познакомились на вечеринке за два года до всего этого. Вечеринка была у Греты, той самой, что устроила девичник в Сандхамне. Если подумать, многие из девчонок в тот раз тоже присутствовали. У нас была такая девичья банда – или теперь вернее будет сказать, женская – еще со времен гимназии. Многие так и остались жить на Королевском Мысе.

Грета тогда поставила себе целью свести меня с одним своим знакомым парнем, аудитором. Сомнения одолели меня, едва она произнесла вслух это слово – аудитор. Звучало до безумия скучно. В итоге так оно и оказалось – парень был скучным. Добродушным, но скучным. К несчастью, он на меня запал, так что большую часть праздника я провела, скрываясь от него по углам шумной прокуренной квартиры. До тех пор, пока не появился мужчина с гитарой, который, устроившись на стуле посреди гостиной, стал играть и петь на французском языке.

– Это Самир, – шепнула Грета мне прямо в ухо. – Приятель моей двоюродной сестры. Врач и по совместительству отличный певец, правда?

– Ты платишь ему за выступление?

Грета расхохоталась.

– Ты что же, считаешь, я на мешках с золотом сижу? Он здесь в гостях, просто захотел спеть. – Грета немного замялась, но все же выпалила: – Но ты на него даже не гляди, он должен быть моим.

Я улыбнулась. Когда Грета развелась с мужем, она заявила, что больше не желает иметь ничего общего с мужчинами. Очевидно, она изменила мнение. Я оглядела мужчину с гитарой. Слегка вьющиеся волосы, собранные в пучок, кожа медового оттенка. Музыкальные пальцы нежно перебирали струны гитары.

Я всегда тащилась от музыкантов – отчасти именно поэтому я влюбилась в Брайана, отца Винсента. Иногда я размышляю над этим, пытаясь понять, полюбила ли я его самого или его музыку. А может быть, для меня они были неразделимы. Но Брайан был щенком, юнцом на пороге взрослой жизни, который не имел ни малейшего желания связывать себя какими-то узами.

Самир произвел на меня совершенно противоположное впечатление.

Он старше – это было ясно даже на расстоянии, – щеки немного впалые, волосы – редеющие и у висков уже тронутые сединой. Под тонкой кожей на руках белели костяшки пальцев.