– И Толстой – искренно.
– Толстой? На старости лет честной народ мутит.
– Ваша книга его и обличит окончательно, – сказала Анна примирительным тоном.
– Мало того! На кол его, и кнутом!
– Меры, вами предлагаемые, не современны, к сожалению, – сказал Шестов.
Он старался придать своим словам насмешливое выражение, но это ему не удалось: он весь раскраснелся, и голос его звенел и дрожал, – очень уж обидно ему было за Толстого, и он теперь от всей души ненавидел Коноплева.
– Не современны! – насмешливо протянул Коноплев. – То-то нынче все и ползет во все стороны, и семья, и все. Разврат один: разводы, амурные шашни! А по Домострою, так крепче было бы.
– Так, по Домострою, – сказал Ермолин, – то есть непокорную жену…
– Камшить плетью!
– Хорошо, кто с плетью, худо, кто под плетью, – сказал Логин, – всяк ищет хорошего для себя, а худое оставляет другим. Так и жена.
– Нет, совсем не так. Жена – сосуд скудельный, она слабее, и поэтому ее обязанность – повиноваться мужу.
– Вот вы говорите, что жена слабее, – сказала Анна. – А если случится так, что жена сильнее мужа?
– Не бывает! – решительно сказал Коноплев.
– Однако!
– Если телом и сильнее, так умом или характером уступит. Муж – глава семьи. Вот Дубицкий – примерный семьянин, он в повиновении держит…
– Изверг! – воскликнул Шестов.
– А взять хоть нашего городского голову, – да он прямой колпак. Я б его жену а бараний рог согнул.
– Это вам не удалось бы, – возразил Хотин, – посмеиваясь.
– Не беспокойтесь! Или еще исправничиха, – разве хорошо? Муж долги делает, а она наряжается. Не молоденькая, пора бы остепениться!
Глава десятая