Ее собеседник-учитель Доворецкий, толстенький коротыш, лицо приказчика из модного магазина. Разговор ему не нравился; он досадливо краснел, пыхтел и оглядывался по сторонам, но Юлия Петровна преграждала путь огромными ногами и тяжелыми складками голубого платья.
– Да, это давно было, – сухо ответил он.
– Ведь мы с вами были почти как невеста и жених.
– Мало ли что!
– Почему бы не быть этому снова? Ведь вы уже делали мне предложение.
– Нет, я не делал.
– Не вы, так Ирина Авдеевна от вас, вес равно.
– Нет, не все равно.
– Папаша вам даст, сколько вы просили.
– Я ничего не просил, я не алтынник.
– Он даже прибавит двести рублей.
Грубоватый голос Юлии Петровны звучал при этих словах почти музыкально. Доворецкий оставался непреклонным. Досадливо отвечал:
– Нет уж, Юлия Петровна, вы мне и не заикайтесь о деньгах. У вас есть жених: вы за Бинштоком ухаживаете, вы его и прельщайте вашими деньгами, а меня оставьте в покое.
– Что вы, Михаил Иваныч, что за жених Биншток! Это вот вы за Машенькой Оглоблиной ухаживаете.
– Оглоблина мне не пара.
– А я?
– Нет, то было два года тому назад. И вы за это время изменились, да и я себе цену знаю. И вы меня оставьте, пожалуйста. Не на такого наскочили!
Доворецкий решительно встал. Лицо его было красно и злобно.
– Раскаетесь, да поздно будет, – зловещим голосом сказала Юлия Петровна, отодвигая ноги и подбирая платье.
– Шкура барабанная, – проворчал Доворецкий, отходя.