Понял ли ты меня?
Очень! Ясно! Страх ваш совершенно пустой — мы рапортуем правительству, что по превосходству бунтовщиков лишились многих солдат.
Конечно, это всё возможно; но я в жару своем поступил неблагоразумно; правда, я наказал гнусную измену, но что из этого выйдет?
Выйдет то, что всякий солдат, видевший этот пример, не осмелится более вам противиться, не осмелится изменять вам; и если в числе их есть еще изменник, то, вспомня страшное наказание, не захочет своей погибели.
А ежели этот, не хотящий быть изменником, захочет сделаться предателем; ежели наш поступок представит он правительству?
Да, с этой стороны страх ваш справедлив. Но...
Коррадо! понимаете ли меня, понимаете ли, что могут сделать деньги? Стоит только дать солдатам по нескольку пезодотов[15].
А мое спокойствие? О! я бы не пожалел тысячи пистолей[16], если бы кто заглушил этот проклятый гром, если бы вырвал из головы моей этот сон — сон, главную причину моего беспокойства!
— Человек такой просвещенный, как вы, — говорит Ричард, — и этот человек имеет предрассудки? Сон, ничего не значащий, происшедший, может быть, от желудка или от разгоряченного воображения[17], и этот сон вскружил ему голову? Послушайте, Коррадо, вы прежде, нежели легли спать, думали о прошедшем; во время сна душа наша бодрствует и представляет в несвязных картинах прошедшие сцены. Вы видели во сне прошедшее, увеличенное разгоряченным воображением, и это так на вас подействовало.
— Хорошо! Хорошо, друг мой, если б это была правда; я буду спокоен — только не говори мне больше о сне. Теперь поди, раздай солдатам по нескольку пезо-дотов и уговори их. Понимаешь? Еще. Немедля надобно рапортовать правительству о потере солдат и требовать нового войска; надобно сыскать расторопного человека, которого бы послать с рапортом; надобно дать побольше ему денег и наистрожайше приказать, чтобы он не проговорился, чтобы не подал мины. Разумеешь меня, Ричард?
— Положитесь в этом на меня, — сказал Ричард и вышел.
— Положиться на него! — сказал с угрюмым, задумчивым видом Дон-Коррадо. — Ах! если б он избавил меня от этого угрызающего мучения, от этих беспокойств, которые гнетут меня! О! я бы дорого ему заплатил!
Так гром совести поражал злодея; он чувствовал его и трепетал. Великий страх и подозрение родились в душе его; он боялся, чтобы кто не обнаружил его дел; даже боялся самого Ричарда.
Среди своего страха, среди своих подозрений Коррадо получает письмо от Вооза, своего управителя, при коем было письмо от Олимпии, его супруги. Дрожащими руками распечатал он письмо, и его подозрение увеличилось. Вооз писал к нему о каком-то неизвестном молодом человеке, принятом в дом их, — Олимпия ни слова о нем не упоминала, боясь возродить в сердце его подозрение, но, невинная, воспламенила оное. Управитель напоминал ему о подземелье и писал, что птичка, содержащаяся в оном, еще жива; писал, что как ни старается о сокрытии его тайны, но боится, чтобы она не обнаружилась: ибо некоторые поговаривают о подземелье.
Странник, сыскавший от непогоды убежище под густыми ветвями дерева, не так трепещет, видя, как оно раздробляется громом. Этот странник не так трепещет, как затрепетал Коррадо. В сильном страхе застал его Ричард.
— Посмотри — прочти это письмо, — сказал Коррадо, — и посоветуй, помоги мне! — Ричард читает письмо и старается скрыть сильное волнение крови и против воли обнаруживающийся страх. — Ты дрожишь, Ричард, — сказал Дон-Коррадо, — ты бледнеешь; говори!
Не я ли говорил вам, что если вы хотите спокойствия, то чтоб подземельная птичка была выпущена — либо...
Была выпущена? И чтобы летала по свету и разглашала дела мои? Была выпущена?
Теперь нет другого средства, как только в скором времени возвратиться вам в замок, и — Коррадо, скорее, скорее к походу — усмиря бунтовщиков!
ebooksa