Самоцветы для Парижа

22
18
20
22
24
26
28
30

На Успенской играла музыка. Проходила воинская часть. Толпились зеваки, носилась шпана.

Мальчишка со свертком остановился, заглядевшись на красноармейцев. Его толкали, какой-то господин, которому он преградил путь, сорвался на крик.

Но вот солдаты прошли, толпа рассеялась. Гошка совсем уж было насмелился подойти к мальчишке, как почти под ухом трахнули выстрелы, и на улицу из-за магазина купцов Агафуровых выскочило двое в разномастной одежде.

Гошка отшатнулся к забору, ловко забежал в открытый подъезд, а мальчишка, наоборот, бросился на середину улицы. Один из бежавших сшиб его с ног, другой развернулся, поднял руку с револьвером.

Показались и преследователи, они тоже стреляли.

Гимназист закрыл глаза. Как сквозь ватный, обволакивающий сон, расслышал голоса.

— Лобачев, этого возьми на себя, мы за бандой!

— А парнишка?

— Что парнишка?

— Да ушибся он сильно...

— Действуй по обстановке!

Гошка выглянул в приоткрытую дверь. Напротив подъезда двое чекистов возились с раненым. Рядом, держась за голову, стоял тот мальчик.

Шумно подъехала машина, раненого подняли в кузов, туда же посадили гавроша.

Автомобиль удалился, и Гошка, покинув убежище, сразу наткнулся на сверток, сиротливо лежавший на мостовой.

Сверток оказался легким: в газете был хлеб, еще не успевший зачерстветь. И гимназист Кузнецов, чьи обеды становились все бедней, бережно завернул краюху снова в газету.

Два чувства схватились в нем: считать находку своей или разыскать мальчика и вернуть ему хлеб. Присваивать чужое нехорошо... После раздумий Гошка решил отдать хлеб прислуге.

Вернувшись домой, он, сдерживая голод, направился на кухню, но по дороге воровато отщипнул мякиша. К своему изумлению, выковырнул наружу и клочок бумаги. Это была записка, наполовину составленная по-русски, наполовину по-французски. Одно слово было не совсем обычным. Рассохи. Похоже на росомаху. Гошка так и застыл на месте — от записки веяло тайной. Нет, не случайно мальчишка побывал в ЧК, и сейчас его увезли... Но времени на размышления у Гошки не оказалось: из прихожей послышались шаги матери. Ну, сейчас начнется! Что да откуда, да стыдно ребенку из приличной семьи подбирать на улице всякую дрянь...

Гошка толкнул первую попавшуюся дверь и очутился в отцовском кабинете. Сунул бумажку в огромный фолиант на столе, но этого показалось недостаточно, и он костяным ножом для разрезания страниц утолкал записку под корешок книги, надеясь после, в одиночестве, вернуться к находке.

В испуге только успел пробежать взглядом по названию тома: буквы большие, рисованные, что-то про Русь.

А хлеб?