Действие другое. Около ста лет спустя к Малому собору пристроили трапезную и колокольню. Четверть столетия ушло на то, чтобы возвести каменную стену с двенадцатью башнями и бойницами. Монастырь постоянно обстраивался, и над входом появилась мощная надвратная башня, колокольня над западными воротами, а позднее церковь Михаила Архангела, ставшая фамильной усыпальницей, - в свое время здесь состоялась торжественная встреча московских полков, предводительствуемых «ближним боярином» Василием Голицыным, вернувшихся из Крымского похода. Заметьте - опять Крым. Он противостоит Москве, как тьма свету. Дальше Сиваша войско не ходило, но мысль о том, что теперь опасность приходится отражать не под Москвой, а под Перекопом, внушала москвичам радостное чувство. Донской монастырь воспринимался современниками как горделивое напоминание о долгожданном избавлении Москвы от нашествий, десятилетиями терзавших город и русские земли. Военная знать Крымского ханства, утопавшая в фантастической роскоши, сделала набеги на Москву и Украину основной статьей дохода. Крымские разбойники-головорезы - проклятие шестнадцатого и семнадцатого столетий. Вероломство Крыма было общеизвестным, как и его преступная сделка с Оттоманской Портой, на рынки которой поставлялись пленники-славяне. На соседние народы Крым смотрел как на добычу, ждущую захвата и продажи. Никакая дань, никакие подарки не сулили безопасности. После Смуты, когда Русь была ослаблена, Крым захватил и увел двести тысяч русских людей. Если бы собрать воедино слезы, пролитые полоняниками в Крыму, то Черное море вышло бы из берегов… Как же было Москве не гордиться Донским монастырем, стены которого напоминали об избавлении от вековой крымской угрозы!
ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ. БОЛЬШОЙ СОБОР (ВИД НА ВОСТОЧНУЮ ЧАСТЬ ТЕРРИТОРИИ). XVII ВЕК.
Опять новое действие. В девяностых годах семнадцатого столетия монастырь украсился грандиозным Большим собором. Являя по форме четырехконечный крест, он завершался главами, символизи рующими четыре стороны света. Шея центрального купола составляла в окружности свыше сорока аршин, то есть внутри нее можно, как с улыбкой говорили москвичи, ездить на тройке. Весь собор охватывала паперть-гульбище - одна из самых больших в Москве, на нее вели три торжественные каменные лестницы. Внутри храма по беглым рисункам Василия Баженова - крупнейшего московского архитектора, увлеченного западным искусством, - расписаны были стены фресками «в итальянском стиле», то есть в подражание художникам эпохи итальянского Возрождения.
Огромный внутри, собор был украшен шестиярусным резным иконостасом, покрытым красным золотом. Сама по себе эта неслыханная по размерам стена для икон - произведение прикладного искусства, в создании которого принимали участие мастера Оружейной палаты Карп Золотарев, Абросим Андреев и др. Иконы писали пришедшие из Руси Белой, из города Почепа Остап и Евстафий Ивановы. Надо заметить, что Москва ценила выходцев из западных земель как умельцев и знатоков, улавливающих новые художественные веяния. Почти одновременно с Большим собором были возведены новые стены с башнями. И хотя всякая угроза нападения давно миновала, строители возвели крепость по всем военным правилам. Таким образом, Донской монастырь - памятник и всем другим каменным стражам, защищавшим Московскую Русь. Такова была ненависть к аду и его делам - к чуме нельзя отнестись спокойно. Но к строительству побуждала все-таки большая любовь к месту, находившемуся в опасности.
Н. М. Карамзин однажды заметил, что немногие из тех, кто провел большую часть жизни в Москве, могут равнодушно смотреть на Донской монастырь, почти все приближаются к нему с умилением и слезами, ибо там - главное кладбище… Действительно, за оградой Донского монастыря постепенно возник город мертвых, один из именитых отечественных некрополей. Мы не знаем, есть ли здесь могилы времен Бориса Годунова. В семнадцатом веке начали погребать тех, кто жил в суровых кельях. Когда в Москву из «полону из шведские земли» привезли тело умершего грузинского царевича, царь Имеретии Арчил II попросил погрести усопшего в каменной палате под соборной церковью. Постепенно образовались усыпальницы грузинских царей, а также князей Багратионов - старинной грузинской фамилии, внесенной в число российских княжеских родов. Так возник исторический памятник Грузии в Москве.
Начиная с екатерининской поры Донской некрополь на многие десятилетия, растянувшиеся, пожалуй, чуть ли не на весь девятнадцатый век, стал не только пристанищем для отживших, но местом паломничества, своеобразным московским обычаем, если хотите, романтической модой. Дело не только в том, что здесь погребены выдающиеся люди. Перед нами - заповедник лет романтизма. Скульпторы годами соревновались в создании памятников, всякого рода символов, аллегорий и надгробных надписей, обращенных к живым: «Прохожий, стой!…» Необычайно интересны эпитафии - изречения, стихи, иносказания… Каких только нет - трогательные, возвышенные, сентиментальные, пространные, лаконичные, официальные, семейные, дружеские, пафосные, бытовые, едва ли не комические… По просьбе родителей безвременно умерших младенцев несколько эпитафий написал сам Николай Михайлович Карамзин, имевший славу первого пера страны… Вот эпитафия Михаилу Матвеевичу Хераскову, автору «Россиады»:
Восплачьте - уж поэт не дышит!
На урне лира возлежит!
Но ах! Гордитесь!
Слава пишет:
Он был и росс, и был пиит.
На Донском похоронен А. П. Сумароков, один из модных поэтов восемнадцатого века, писавший любовные песенки, расходившиеся в списках, трагедии и сатиры, «Эпистолы о стихотворстве», породившей шумные полемики. Нашел тут вечное пристанище и дядя Пушкина, Василий Львович Пушкин, определявший, как всем памятно, юного поэта в Царскосельский лицей, автор озорного «Опасного соседа». Здесь же покоятся И. И. Дмитриев, баснописец, пользовавшийся известностью (до наших дней дожила песня на его слова «Стонет сизый голубочек»), Н. Н. Бантыш-Каменский, один из публикаторов «Слова о полку Игореве», П. Я. Чаадаев, друживший в молодости с Пушкиным и Грибоедовым. Нигде в Москве нет такого обилия масонских надгробий, как на Донском: мистические пирамиды, ленты и знаки, повествующие о «сладком и драгоценном древе жизни», о «премудрости Соломоновой», о «подлинном ключе» к тайнам, о «молотке», которым должно стучать трижды в дверь к «вольным каменщикам», как называли себя масоны. Из более поздних имен обратим внимание на могилы: О. И. Бове, строителя центра послепожарной Москвы, в частности Большого и Малого театров; В. О. Ключевского, выдающегося историка; В. Г. Перова, художника-передвижника, создателя едва ли не самой популярной картины в народе, распространенной в оттисках по всей стране, - «Охотники на привале». Из людей нашего времени вспомним Н. Е. Жуковского, одного из виднейших теоретиков воздухоплавания, «отца русской авиации».
Пробираясь по тесным кладбищенским тропинкам, любуясь «гениями» и «музами», глядящими на нас то мраморным, то бронзовым взором, слышишь хрестоматийные фразы, запомнившиеся еще в школьные годы: «Какая трогательная картина! Утренняя заря, как алое море, разливалась по восточному небу. Эраст стоял под ветвями высокого дуба, держа в объятьях свою бедную, томную, горестную подругу, которая, прощаясь с ним, прощалась с душою своею. Вся натура пребывала в молчании». Что это такое? Конечно же, бессмертная «Бедная Лиза», действие которой происходит в Москве, творение Карамзина, навеянное теми же настроениями, которые выражают и уголки Донского. Перед нами мир, - о нем автор повести, которой зачитывалась Москва почти двести лет назад, сказал так: «Я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!»
Самые ценные из памятников Донского, а также монастырей, храмов и усадеб Москвы и ее окрестностей были помещены в Михайловской церкви, ставшей в наши дни хранилищем мемориальной скульптуры. Таким образом, в церковь-усыпальницу семьи Голицыных были свезены работы таких выдающихся ваятелей, как Ф. Г. Гордеев, И. П. Мартос, В. И. Демут-Малиновский, С. С. Пименов, И. П. Витали, а также работы прославленного французского скульптора Жана Антуана Гудона.
Прочувствованной красотой отличаются скульптуры Федора Гордеева, образцового мастера-классициста. Величавы и элегичны находящиеся в собрании мраморные надгробия Н. М. Голицыной и Д. М. Голицына, часто воспроизводимые в трудах по истории искусств. Изящный рельеф Н. М. Голицыной нередко называют «образцом надгробной школы русского классицизма». Интересна художническая судьба Федора Гордеева, сына простого скотника, окончившего Петербургскую Академию художеств, с успехом работавшего над созданием творений из мрамора в Париже и Риме. По возвращении на родину он был окружен почетом, ему заказывали рельефы для таких сооружений, как Казанский собор в Петербурге или дворец в Останкине. Мастер стал академиком, а затем и ректором Академии художеств. Никто, пожалуй, не передал с такой силой лирику скорби, таящейся в мраморе, как блистательный Гордеев. Его аллегории Скорби, Утешения и Самоотверженности - художественная норма для последующих мастеров.
ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ. ТИХВИНСКАЯ НАДВРАТНАЯ ЦЕРКОВЬ XVIII ВЕК. НА ПЕРЕДНЕМ ПЛАНЕ - КОЛЕСНИЦА СЛАВЫ «ОСВОБОЖДЕНИЕ МОСКВЫ» С ТРИУМФАЛЬНЫХ ВОРОТ В МОСКВЕ ЧУГУН. 1829 1834 ГОДЫ. Скульптор И. П. Нитали
Украшение всей коллекции - надгробие М. П. Собакиной, созданное Иваном Петровичем Мартосом, знаменитым ваятелем, автором монумента Минину и Пожарскому на Красной площади. В надгробии обнаруживается совсем иная сторона дарования Марто-са, чем в прославленном памятнике. Возвышенность образов - в красоте их пластического решения. Крылатый гений опустил угасший факел - символ смерти, поправшей жизнь. Мартос, как и другие ваятели его поры, был приверженцем классицизма, черпавшего художественные образы в античности. По представлениям древних римлян, гений - хранитель человека, сопутствующий ему от рождения до кончины, формирующий его характер, влияющий на поступки и дела. Поэтому красота крылатого гения в мраморной группе Мартоса - отражение красоты духовного мира умершей.
На кладбище и в музее можно увидеть работы Василия Ивановича Демут-Малиновского, прославившегося тем, что в годину наполеоновского нашествия изваял статую «Русский Сцевола»: крестьянин, чтобы не служить Бонапарту, отрубает себе руку. Творчество Демут-Малиновского неотрывно от патриотического подъема, охватившего Отечество в пору борьбы с иноплеменниками. Он был автором памятника Ивану Сусанину, поставленному в Костроме, в родном городе народного героя. Находясь в Риме, Демут-Малиновский стал учеником гениального Кановы и «пользовался его благосклонными наставлениями». На памятнике Е. И. Барышниковой мы видим старца, олицетворяющего Время, - он отделяет живых от умершей.
Есть здесь работы таких ваятелей, как И. Л. Витали, С. С. Пименов, М. М. Антокольский. Собрание показывает, как, попав в умелые руки, самый различный материал - мрамор, белый камень, бронза - приобретает одухотворенность, начинает жить, любить и сострадать.
Донской монастырь - один из краеугольных камней московской культуры в ее разнообразных проявлениях. Быть в Москве и не повидать Донского, - все равно, что, побывав в Египте, не увидеть пирамид.
ebooksa