Детектив и политика 1991 №6(16),

Даниил Гранин

ЧЕМ ЖИВ ПИСАТЕЛЬ?

Магнитофонная запись беседы с писателем нашего корреспондента Евгении Стояновской.

— Как вспоминаются вам в сентябре "минуты путча роковые"?

— Я был в Комарове, на даче. И вдруг звонит рано утром дочь, говорит: "Папа, переворот". Затем один за другим начались звонки. Включаю радио и слушаю сообщение этого ГКЧП. Тут же появляется мой сосед — Евгений Лебедев — замечательный артист БДТ, еще прибегают люди. "Что делать?" Прилипаем к телевизору, к приемникам… С первых же слов, с первого же шока — все же явственно возникает ощущение, что это временно, вопрос лишь — на сколько? Приходят еще физики — ребята, тоже соседи, одни называют — месяц, другие говорят — два, а жена — нет, несколько дней; я говорю — ну как же, откуда несколько дней, когда включены все основные силы — армия, МВД, КГБ?

Конечно, сюрприза не было… переворота ждали — уже полтора года ждали этого переворота, и так как у нас все главные реакционно-гнусные события приурочиваются к отпуску Президента, то, естественно, что и это произошло во время его отпуска…

— Как развивались события в Ленинграде?

— Первым пробрался На телевидение, на радио Собчак. Да… перед этим все-таки, кажется, было обращение Ельцина, мы его поймали то ли по "Свободе", то ли по Би-би-си. А потом прорвался Собчак на телевидение — и это было поразительное выступление. Это было выступление, полное такой ярости и такого гнева, при котором вырвались у него слова о том, что это все сделал БЫВШИЙ председатель Кабинета министров Павлов, БЫВШИЙ председатель КГБ Крючков, то есть он с самого начала квалифицировал их как людей, которые БУДУТ АРЕСТОВАНЫ. Это была, конечно, — я потом говорил с Собчаком — это была правовая убежденность юриста.

Он — законник, он — правовед, и то, что произошло, возмутило прежде всего его юридическое мышление. Не знаю, не могу сказать, наверное, он храбрый человек к тому же, но в данном случае это был ГНЕВ ЮРИСТА. И то, что он назвал их БЫВШИМИ перед всеми ленинградцами, то, что он сказал, что они БУДУТ ВСЕ АРЕСТОВАНЫ, — это как-то сразу поставило все на свои места…

Потом позвонил Басилашвили, мы написали обращение от деятелей культуры Ленинграда, возмущались беззаконием, с каким был отстранен от власти Президент СССР, — если Президент болен, зачем вводить в город танки, войска, объявлять комендантский час…

— Интересно, как вы восприняли пресловутую пресс — конференцию?

— Да, вижу этот стол, за которым они все возникли передо мной. Почти со всеми из них я был знаком — кроме, кажется, Тизякова. Ну, Павлов — человек, который прочно обратил на себя всесоюзное отвращение. Янаев… Прежде всего, когда мы его выбирали — с таким трудом и нежеланием — вице-президентом, общая характеристика, которая как-то сразу сложилась у меня, да и у других, — пошляк, пошляк, который на вопрос о состоянии здоровья решил оповестить о своей сексуальной мощи (смеется) — такая самодовольная пошлость вдруг полилась с трибуны, что, конечно, было ужасно стыдно, просто стыдно за Горбачева, который настаивал на этой кандидатуре вплоть до момента, когда мы переголосовывали… Кстати, о частном моем столкновении с Янаевым… Мы стояли в перерыве с Лихачевым Дмитрием Сергеевичем — перед этим заявил о своей отставке Шеварднадзе — и говорили о том, что надо что то сделать — нельзя так просто принять отставку Шеварднадзе — надо выступить, надо сказать… В это время подходит к нам Янаев, в руках у него книжка о народных депутатах СССР с фотографиями, и бесцеремонно, как и положено бывшим комсомольским работникам, прерывая наш разговор, объявляет: "А вот вы оба как раз мне нужны — автографы хочу попросить". Ну я человек вообще достаточно терпеливый, но тут что-то на меня нахлынуло вдруг, я говорю — как вам не стыдно, с чем вы сейчас возитесь — идите отсюда… Это было, возможно, и грубо, но так у меня непроизвольно вырвалось — он осекся, посмотрел на меня и отошел, ничего не сказав…

Со Стародубцевым вспоминаю жесткий разговор, назвал его как-то типичным представителем класса помещиков, не хотевших давать землю крестьянам… В общем, так или иначе о каждом из них существовало однозначное мнение, каждого видел, слышал, встречал.

— Каким запомнился вам Ленинград в дни путча?..

— Еду в Мариинский дворец, где находится Ленсовет, вокруг — толпа: милиционер молоденький стоит на площади перед зданием Ленсовета по стойке "смирно" с плакатом "Хунте — нет!"… Ленсовет кипит, приходят депутаты, выпускают листовки, листовки на подоконниках… Ленинградцы, короче, делали все возможное, чтобы поддержать протестующих. Кстати, Собчак договорился с командующим округом предпринять все, чтобы не возникало нужды в героизме. Как никогда, в эти дни я понял великую фразу Брехта: "Несчастна та страна, которая должна иметь своих героев".

Вокруг здания Ленсовета, внутри Ленсовета — прежде всего — ленинградская интеллигенция — так же, впрочем, как и у вас в Москве, — молодежь и интеллигенция…

— Все ли депутаты подписывали ваше письмо с протестом, считали переворот противозаконным?

— Не все, я знаю нескольких людей, которые отказались подписать. Это были депутаты-рабочие, хотя были и рабочие, которые подписали.

— Что вы могли бы сказать по этому поводу?

— Давно я вынашивал одну мысль — еще до сих пор она, правда, звучит кощунственно в нашей стране, несмотря на все наши преобразования, революции, сдвиги и так далее. Думаю, что в парламенте депутатами не должны быть ни рабочие, ни крестьяне, ну, кстати, и ни писатели и ни артисты, — это должны быть политики, это должны быть юристы, должны быть экономисты.