Гнилое яблоко

Отум волновался. Он не показывал этого, но на дне его зрачков искорками вспыхивало беспокойство. Некоторое время он сидел, будто выжидая чего-то, затем встал. Он прошелся по кафешке, явно что-то высматривая. Затем вышел на улицу.

– Что ты там делал? – спросил я, когда минуты три спустя он вернулся.

– Ссал. А ты взялся присматривать за мной? – огрызнулся Отум.

– Да нет, – ответил я. – Это ты взялся присматривать за мной.

– Х-х, – усмехнулся Отум. – Даже так.

– А что, разве нет? – спросил я, пытаясь казаться спокойным.

Миико распахнул свои светло-карие, с золотистым блеском, глазища и по-детски наивно посмотрел на нас из-под красного козырька.

– Вы ссоритесь? – спросил он.

– Нет, – сказал я.

– Нет, – ответил Отум, откинувшись на спинку стула.

Так мы просидели минут сорок. Миико больше не закрывал глаза, вероятно, не решаясь оставлять меня с Отумом без пригляда.

Наконец, притащился наш приятель толстяк, натянувший заношенные джинсы, и, заняв место за прилавком, неодобрительно покосился на работающее радио. Вслед за ним явилась сонная девушка с кудрявыми каштановыми волосами, которая подошла к нашему столику и вручила нам тоненькую папку меню. Платье на ней выглядело так, словно его сшили из бумаги.

Экономя скудные средства, я выбрал самое дешевое, что было в наличии – пирожок и кофе. Сомневаюсь, что у Миико вообще были при себе хоть какие-то деньги – он в жизни своей больше пятидесяти ровенов за раз не видел. Прежде, чем я успел предложить ему что-нибудь из меню, Отум заказал тарелку супа для Миико и мясо для себя («Можно не жарить», – подумал я ехидно).

Приняв заказы, кудрявая девушка уныло поплелась за прилавок, в закуток, который здесь считался кухней, и мы услышали, как хлопает дверца холодильника и с плеском бежит из крана вода.

– Где у вас телефон? – спросил Отум у толстяка, подойдя к прилавку расплатиться.

– Нет у нас телефона, – буркнул в ответ толстяк.

– Да ладно, – не согласился Отум. – Везде есть телефон.

– Вот везде и звони.

– Если хочешь, чтобы я сломал здесь что-нибудь, продолжай, – огрызнулся Отум.

Толстяк посмотрел на него с такой ненавистью, что даже бешеный пес отпрыгнул бы, но не Отум.