– Где телефон? – снова спросил Отум. – Слышь, меня раздражает, что ты ничего не понимаешь с первого раза.
– Там, – сказал толстяк угрюмо, указывая на низенький шкафчик позади себя.
Нагло протиснувшись за прилавок, Отум выгреб телефон из шкафчика и отсоединил провод.
– Эй! – крикнул толстяк.
Игнорируя его, Отум прошел к дверям, воткнул провод в телефонную розетку справа от них и вышел вместе с телефоном.
– Ты куда? – запоздало осведомился толстяк.
– Пусть он поговорит, – тихо сказал Миико. – Это личное.
Я посмотрел сквозь прозрачные двери на Отума, медленно шевелящего губами. Вид у него был сосредоточенный и мрачный. С кем и о чем он разговаривает?
– Сиди на месте, Эфил, – попросил Миико.
Отум потер лоб ладонью, как будто у него разболелась голова. Я просто не мог и дальше терзаться неутоленным любопытством. Провожаемый умоляющим взглядом Миико, я пересек тесный зал, толкнул двери и вышел к Отуму, встретившему меня полыхающим яростью взглядом.
– Какая разница, кто звонит, – сказал в трубку Отум. – Вам лучше принять мои слова на веру, если не хотите получить труп. Да. Да. Я знаю. Но пока это ваши проблемы. Четырнадцать. Не двенадцать. Я не знаю, в каком он состоянии.
Его спросили еще о чем-то, но Отум прервал звонок.
– Чего приперся? Я тебя звал?
– Нет. Отум, ты что, действительно?..
Думаю, он не ударил меня только потому, что сквозь стеклянную дверь на нас смотрел Миико, окаменевший от напряжения.
Отпихнув меня, Отум вошел в кафе и швырнул телефон на ближайший столик. Усевшись на мое место, Отум потянулся губами к уху Миико и что-то прошептал. Миико, то ли протестуя, то ли соглашаясь, поднял плечи.
Я не спешил возвращаться и постоял на улице. Уже совсем рассвело, дождь закончился, голоса птиц звучали где-то в отдалении. В голове шумело от нехватки сна, усталости и всех этих странностей, окружающих Миико и Отума – и меня, если уж так получилось, что я пошел с ними. Я все еще не решил, жалею ли о своем решении сбежать, но что-то подсказывало мне, что впереди меня ожидает множество других причин для сомнений.
Очень слабо, почти неуловимо пахло бензином. Прежде мне не нравился этот запах, но сейчас он казался привлекательным, и я втянул его глубже в ноздри. Глядя на дорогу, я думал об Отуме. Для него растрескавшийся серый асфальт – это давно привычное зрелище? Я попытался представить себе, как мыслит человек, который живет неуловимо, как ветер, появляется из ниоткуда и затем уходит в никуда. Ничего не представлялось. Это было совершенно непостижимо для меня. Холод, дождь, усталость и бесприютность – разве что-либо стоит того, чтобы претерпевать эти тяготы?
И в то же время город, который так тянет меня сейчас к себе и который я считаю домом не потому, что он мой дом по сердцу, а потому, что мне не из чего выбирать – который всегда держит меня – чего хорошего я в нем видел? Уныние и отчаянье, сочащиеся из серых облупленных стен. Скорее тупое оцепенение, чем покой.
«Мы вырвались! – осознал я вдруг с яркой вспышкой восторга. – Вылетели, как пробки из заросших плесенью винных бутылок!» Я сделал несколько шагов вперед и, развернувшись, улетел взглядом туда, где шоссе взмывало на мост и затем, словно широкая серая змея, уползало дальше.